Культ Ктулху - [182]

На набережной обнаружились сразу три мини-отельчика, бок о бок друг с другом: «Вид на море», «Mon Repose»[62] и «Шуб Ниггурат». У каждого в окне первого этажа красовалась неоновая вывеска «Есть места» – как и следовало ожидать, выключенная, а к двери было прикноплено объявление «Закрыто до начала сезона».

Работающие кафе на набережной отсутствовали подчистую. На одиноком заведении с фиш-энд-чипсами висела немудрящая табличка «Закрыто». Бен честно подождал, пока они откроются. Серый день постепенно утонул в сумерках. Наконец маленькая, слегка лягушкоротая леди пришла по дороге и отперла дверь закусочной. Бен спросил, когда у них рабочие часы. Она поглядела на него озадаченно.

– Сегодня понедельник, милый. По понедельникам мы никогда не работаем, – сказала она, вошла внутрь и захлопнула за собою дверь, оставив Бена, голодного и холодного, на крыльце.

Он вырос в засушливом городке в северном Техасе. Единственная вода там встречалась в бассейнах на задних дворах, а единственный способ путешествовать был на грузовике с кондиционером. Неудивительно, что идея пешего тура вдоль моря, в стране, где вроде бы тоже говорят на английском, правда каком-то странном, так ему приглянулась. Бенов родной городишко был на самом деле дважды сухой: он страшно гордился тем, что ввел запрет на алкоголь еще за долгие годы до того, как остальная Америка добровольно запрыгнула на эти галеры, – да так его и не снял. Про пабы Бен в итоге знал только то, что это рассадники греха – навроде баров, только зовутся поуютнее. Авторша «Пешком вдоль побережья», однако, утверждала, что ничего не сравнится с пабом по части местного колорита и актуальной информации, что там надо непременно по очереди платить за выпивку для всей компании и что в некоторых даже кормят.

Иннсмутский паб назывался «Книга мертвых имен»; вывеска над входом сообщила Бену, что владел им некий А. Аль-Хазред, обладавший лицензией на торговлю винами и крепкими спиртными напитками. Бен задумался, значит ли это, что тут подают блюда индийской кухни? Он пробовал такие в Бутле, и ему понравилось. Потом он ненадолго завис перед табличками, предлагавшими отправить гостя на выбор в «Публичный бар» или в «Бар-Салон». Интересно, британские «публичные бары» – они, наверное, частные, как «публичные школы»…[63] В итоге он повернул в бар-салон: все-таки салун – это что-то родное, из вестернов. Там оказалось почти пусто. Пахло прошлонедельным пивом, разлитым да так и не вытертым, и позавчерашним сигаретным дымом. За стойкой виднелась пухлая крашеная блондинка. В углу восседала парочка джентльменов в длинных серых дождевиках и шарфах. Они играли в домино и потягивали из рифленых стеклянных кружек нечто темно-коричневое, пивообразное, увенчанное плотной пенной шапкой.

Бен направился прямиком к стойке.

– Вы тут еду подаете? – осведомился он.

Барная дева почесала нос и неохотно признала, что да, возможно, могла бы сделать ему крестьянский. Бен по правде понятия не имел, что бы это могло быть, и в сотый раз проклял «Пешком вдоль побережья» за то, что туда не включили англо-американский разговорник.

– Это еда? – на всякий случай спросил он.

Она кивнула.

– О’кей, давайте один.

– Пить что будете?

– Кока-колу, пожалуйста.

– Нет у нас никакой кока-колы.

– Тогда пепси.

– И пепси нету.

– А чего есть-то? Спрайт? Севен-ап? Гейторейд?

Она поглядела на него тупее прежнего. Потом сказала:

– Наверное, на складе есть бутылка-другая вишневой шипучки.

– Это было бы отлично.

– Пять фунтов двадцать пенсов. Я принесу вам крестьянского, как только будет готов.

Усевшись за маленький и слегка липкий деревянный стол и откупорив нечто шипучее и химически-красное (и на цвет, и, как оказалось, на вкус), Бен подумал, что «крестьянский» – это наверняка какой-нибудь стейк. К такому выводу (окрашенному, он и сам это знал, скорее мечтами, чем знанием реалий) его подвела услужливо возникшая перед внутренним взором картина рустикального, прямо-таки буколического пахаря, погоняющего упитанных волов через свежевспаханные поля на закате… а также мысль о том, что сейчас он (со всей ответственностью и разве что совсем небольшой помощью доброжелателей) вполне мог бы самолично уговорить целого вола.

– Вот, держите ваш крестьянский, – сообщила буфетчица, ставя перед ним тарелку.

Крестьянский, оказавшийся на поверку квадратным ломтем едкого на вкус сыра вкупе с листком салата, помидором-недорослем с отчетливым отпечатком большого пальца, горкой чего-то сырого, коричневого и напоминавшего вкусом подкисший джем, и небольшой черствой, чтобы не сказать, каменно-твердой булочкой, стал для Бена, и без того уже решившего, что в Британии еда считается своего рода карой, печальным разочарованием. Он кое-как сжевал сыр и салат и от души проклял каждого крестьянина в этой стране, добровольно питающегося такими помоями.

Между тем джентльмены в углу прикончили свое домино, встали и, подойдя к Бенову столику, решительно уселись рядом.

– Вы чего такое пьете? – спросил один, с любопытством разглядывая красную жидкость в стакане.

– Вишневую шипучку, – отозвался Бен. – Это что-то явно с химической фабрики.