Культ Ктулху - [181]

Выйдя на свет, они завалили вход в пещеру булыжниками покрупнее, в изобилии валявшимися вокруг, чтобы никто ее больше никогда не нашел. Было почти одиннадцать, когда они закончили работу и двинулись обратно, в коттедж.

Алан остался в гостях до конца дня и всю ночь, наслаждаясь обществом ученого друга и тишиной природы. Мглистое озеро почивало спокойно; никакой ужас больше не тревожил его сон, и Алан уехал на следующее утро, совершенно довольный тем, что человечеству больше ничто не угрожает.

Две недели спустя Алан Хасрад сидел у себя в библиотеке за вечерней почтой. В глаза ему бросился конверт, на котором значился обратный адрес доктора Байярда Флетчера. Журналист проворно вскрыл его, и в руки ему выпал единственный листок бумаги. Профессор счастливо сообщал, что на Мглистом озере и во всей округе воцарились мир и благолепие. Туман, заключал ученый, надежно упокоился в своем логове, и этот славный край вернулся к своей обычной безмятежности.

Алан ласково улыбнулся и бросил взгляд на крошечную бутылочку, украшавшую его рабочий стол. Серая облачная субстанция извивалась внутри, тщась освободиться из стеклянной темницы. Непрестанно движущаяся, неопределенная, постоянно меняющая форму, она наступала и отступала, металась вверх и вниз, в одну сторону и в другую, постоянно ощупывая пределы прозрачного застенка.

Улыбка продолжала блуждать по губам Алана, пока он зачарованно созерцал этот ничтожный кусочек колоссального, доисторического беззаконного целого, уловленный им в пещере и не успевший ускользнуть вслед за основной массой вниз, в глубины земли. Интересно, этот отдельный фрагмент – он разумный, как и родительское тело, или все-таки нет?

Алан не был уверен, но подозревал, что это малюсенькая частица неизмеримо большего разума заставляла прядку тумана столь неутомимо искать выхода. Мысль о том, что сувенир представляет собою частицу – пусть даже совсем крохотную – древнего квазибожества, доставляла ему неописуемое удовольствие.

Пнеф-Тааль ждал.

Терпеливо.

Он как раз размышлял над иррациональной стратегией добровольно возвращаться в свою тюрьму, пока не наберет достаточно массы и силы… когда внезапно обнаружил, что его снова заперли. Ничего, в один прекрасный день – возможно, годы, века или тысячелетия спустя, в далеком будущем, оковы снова падут, и он сможет утолить свой всепоглощающий, неиссякаемый голод. О, такой день точно настанет, Пнеф-Тааль знал это. И той же ошибки он больше не повторит.

Нил Гейман. Шогготское особое, выдержанное

Бенджамин Ласситер неотвратимо приближался к выводу, что женщина, написавшая «Пешком вдоль Британского побережья» (книгу, обитавшую ныне у него в рюкзаке), в жизни не была ни на одной пешей экскурсии, а Британское побережье не узнала бы в упор, даже если бы оно протанцевало через ее спальню во главе духового оркестра, во все горло распевая: «Эге-гей, я – Британское побережье!», – и аккомпанируя себе на детской дуделке.

Он уже пять дней пытался следовать ее советам, но вместо потрясающих впечатлений заработал только сбитые в пузыри ноги и больную спину.

В любом приморском курортном городке Британии найдется немало частных отельчиков системы «ночлег-и-завтрак», хозяева которых будут вне себя от счастья приютить вас «не в сезон», – гласил один из ее перлов. Бен жирно перечеркнул этот абзац и написал рядом на полях: В любом приморском курортном городке Британии найдется немало частных отельчиков системы «ночлег-и-завтрак», хозяева которых в последний день сентября отваливают в Испанию, Прованс или еще куда-нибудь – и запирают заведения на замок!

Это была не единственная пометка на полях. Другие гласили:

Не надо упорно заказывать яичницу в каждой придорожной забегаловке – ни при каких обстоятельствах; и

Да что у них с этими фиш-энд-чипсами?[61] и

Нет, ничего подобного.

Эта последняя ремарка относилась к абзацу, где утверждалось, что если и есть на свете зрелище, которому жители живописных приморских деревень будут рады всегда, так это молодой американский турист, путешествующий пешком. Пять – пять! – адских дней Бен брел от деревни к деревне, хлебал сладкий чай и растворимый кофе в забегаловках и кафе, уныло пялился на серые скалы и шиферного оттенка море, дрожал в своих двух свитерах один на другой, мокнул, зябнул и почему-то не встречал ни одного из обещанных бесподобных видов.

Сидя на автобусной остановке, чьим гостеприимством им со спальником пришлось воспользоваться в эту ночь, он затеял переводить ключевые слова в проклятом путеводителе: «пленительный», решил он, на самом деле означает «ничем не примечательный»; «живописный» – «отвратительный, но вид ничего, если, конечно, дождь хоть на минуту перестанет»; а «восхитительный» – «мы никогда там не были и не знаем никого, кто был». Кроме того, Бен пришел к выводу, что чем экзотичнее деревня называется, тем она однозначно тупее.

Вот так и вышло, что на пятый день своих странствий Бен Ласситер забрел куда-то к северу от Бутла, в деревеньку Иннсмут, которая не значилась в путеводителе ни пленительной, ни живописной, ни, к счастью, даже восхитительной. Ни ржавеющий пирс, ни горы гниющих омаровых вершей на галечном пляже тоже не нашли в нем отражения.