Кулаком и добрым словом - [3]

— Исполать тебе, Хлад! — чуть склонив голову в знак уважения, твердо сказал старый калика.

Великан с трудом отверз покрытые инеем губы:

— Жалкие твари!

Затем поднял свой хрустальный посох и ударил им оземь. Земля дрогнула от мощного удара. Снежный плащ Хлада пришел в движение, и через миг странники ощутили, что оказались в самом центре ледяного смерча. Он сдавил путников со всех сторон, тесно прижав их друг к другу. Земля вдруг ухнула куда-то вниз, и путников понесло в неизвестность.

* * *

Невзрачная мохноногая коняга резво тащила нагруженные дровами сани. Сидевший в санях сутулый мужичонка суетливо погонял лошадь:

— Давай Савраска, давай родной!

Родители нарекли мужичка Титомиром, однако, так его давно никто не величал, уж больно трусоват был мужичок и нерешителен. Тит — все, что осталось от его громкого имени. Тит никогда бы не рискнул сунуться один в лес летом. Не дай Род, лешак с пути собьёт, русалки защекочут, или чугайстыри затопчут. Но зимой вся нечисть по берлогам, да чащобам дрыхнет. Только Зима, да сынок ейный Мраз хозяйничают. А они за срубленные деревья не очень-то серчают, не то, что лешаки треклятые. Хладным богам что лес, что поле — всё едино. Да и как не поехать — жена со свету сживет, и так-то достаёт — мочи нету! А ведь не везёт — таки: начавшийся с утра небольшой снежок к вечеру перерос в снежный буран.

— Дернуло же меня поехать в этот проклятущий лес, — жаловался своему коню мужик, — эвон как метет. Ты уж Саврасушка не подведи! — дрожащим голосом умолял он коня.

Конь довольно фыркнул, словно говорил: не боись, хозяин, положись на меня — не подведу. Но тут Савраска резко остановился, попятился и захрапел.

— Тп-р-ру, стой, — закричал Тит, натягивая вожжи. — Что там такое?

Он пытался разглядеть, что напугало животное, но ничего не увидел. Проклиная, на чём свет стоит свою жалкую судьбу, мужичок слез с саней и осторожно, мелкими шажками, прячась за лошадиный круп, стал продвигаться вперёд. Поперек дороги лежал человек. Снег потихоньку прятал его тело в большой сугроб. Опешивший поначалу Тит, кинулся разгребать его в надежде, что человек еще жив. Руки враз окоченели: сперепугу не догадался надеть рукавицы — оставил в санях. Раскопав сугроб, Тит перевернул лежащего лицом вниз человека на спину. И тут, несмотря на жестокий мороз, его пробил холодный пот.

— Тю, баба! Да еще и с пузом на носу! Какого лешего она тут делала? — наклоняясь к лицу женщины и едва улавливая её слабое дыхание, пробормотал он. — Слава Богам — живая!

Приглядевшись, он узнал Матруньку, одинокую, но очень таки ещё аппетитную бабенку, живущую на окраине городища. Муж ее сгинул прошлой зимой, наверное, не без помощи Хлада: замерз по пьяни на собственном крыльце, выйдя справить малую нужду. А теперь и она — в лесу, да еще и беременная, хотя он встречал ее несколько дней назад — никакого живота у нее не было и в помине.

— Нечисто что-то… — едва родившаяся мысль тут же умерла: замёрзшая баба пришла в сознание и застонала.

Увидев склонившегося над ней человека, она протянула к нему дрожащие руки и, с трудом разомкнув задубевшие на морозе губы, прошептала:

— Спаси… молю…

— Хорошо — хорошо, — приговаривал мужик, растирая снегом отмороженные руки Матруньки. — Сейчас до дому доедем, а там… — последние его слова заглушил женский крик — тело Матруньки свело судорогой, глаза выпучились, а руки заскребли по снегу.

— Род Великий, да она же рожает! — истерически завизжал Тит. — Что я с ней делать-то буду? Род и рожаницы спасите! — взмолился мужик. Растерявшись, он стоял, как столб, раскрывая беззвучно рот.

* * *

В стороне от дорог и людских поселений, в уединенной долине, скрытой от смертных непролазными заснеженными чащобами, стоял ледяной дворец. Своими зубчатыми башнями дворец напоминал выросшую до огромных размеров снежинку, нежели дворцы и замки смертных правителей. В глубине дворца, на ледяном престоле восседала грозная богиня Зима, задумчиво глядя на кружащих перед ней в бешеной пляске демонов вьюги. Прекрасное некогда лицо, поражающее смертных своей ледяной красотой, уже давно превратилось в сморщенную старушечью маску. Мыслями унеслась Зима в давно минувшие дни и дальние страны, когда была она богиней морского тумана и смерти, причиняемой морем. Люди тогда называли ее Марина. Позже, когда переселилась она в далекие болотистые леса, получив много большую власть, на обильных равнинах Скифии стали звать ее Марой-Мареной, а еще позже просто Зимой. Именно здесь приняла она отвратительный облик злой старой ведьмы. А ведь как радовала ее поначалу полученная на новых местах власть. Власть безграничная и неумолимая. Шутка — ли, сковать почти на пол года болота и реки, твёрдую землю засыпать непроходимыми сугробами, а осмелившихся подглядывать за ее работой людей делать неподвижными ледяными трупами. Уйдя с головой в воспоминания, не заметила Зима, как нарушилась слаженная пляска стихийных духов. Посреди тронного зала, расшвыряв по углам танцующих бесов, бушевал снежный смерч. Когда вихрь замедлил движение и остановился, ссыпавшись снежной лавиной на блистающий ледяной пол, перед очами Зимы возник Хлад, держащий в своих объятиях заморенных путников. Сейчас он уже не был тем жутким исполином, что встретил людей на поляне. Его рост уменьшился чудесным образом: Силиверст сейчас был Хладу чуть ниже плеча. Мраз поставил калик на пол и разжал руки. На ногах устоял лишь старик, а мальчишки растянулись во весь рост у подножья хрустального трона Зимы. В груди младшего забулькало, он запоздало поднес ко рту руку, стараясь остановить то, что упрямо просилось наружу. Но не сумел. Из под обмороженных пальцев во все стороны брызнула мутная желтоватая жижа. Парень постарше тоже едва сдерживал накатывающую тошноту. Хлад брезгливо сморщился и отбежал подальше, боясь, что и второго сейчас начнёт полоскать той кисло-пахнущей дрянью, что дымясь, разъедала безупречные зеркальные полы.