Кукольный загробный мир - [56]

— А и правда! — неожиданно согласилась Грельмах. — Сейчас мужики такие пошли… гвоздь в стенку забить не могут.

— Почему, я могу забить, — подал голос Парадов. Потом отправил две охапки салата себе в рот и, дирижируя вилкой в воздухе, добавил невзначай: — Правда, не гвоздь. И не в стенку.

Именинница вновь привлекла к себе внимание постукиванием вилкой о бокал:

— Народ, а чего мы без музыки сидим? Выключайте этот ящик, у нас новый японский магнитофон есть. «Sharp», слышали такую фирму?

— Не, я на советском гоняю, — сказал Неволин. — «Вега». А давайте «Землян» поставим!

— Лучше Валерия Леонтьева, — возразила Хрумичева и мечтательно заулыбалась.

Ватрушев посмотрел на них как на неандертальцев:

— Какой еще Леонтьев? Какие «Земляне»? Восемьдесят шестой год на носу, а не знаете, что продвинутые люди слушают! Ставьте мой подарок.

— Действительно, — повеселевшим от хмели голосом произнесла Анвольская и принялась распаковывать один из многих свертков. — Так, так.

На подаренной кассете было каллиграфически написано три слова: Bad Boys Blue. Когда заиграла музыка, гости притихли и замерли. Необычная для слуха мелодия наполнила все пространство квартиры, мягкий голос Тревора Тейлора запел на английском языке чувственно и пронизывающе. Красивая, почти химерическая инструментальная аранжировка производила какое-то колдовское действие. Через пару минут никто уже не сидел на месте, все танцевали, на ходу придумывая разные движения. Анвольская в своем волшебном платье порхала в центре зала и центре общего внимания. Парадов поднял обе руки вверх и сжатыми кулаками толкал куда-то небо. Кажется, вечер удался…

Потом поставили другую кассету, где присутствовали медленные лирические композиции. Стас понял, что это его последний шанс: или сейчас, или, возможно, никогда. Он подошел к Латашиной, к счастью, еще не занятой, и учтиво кашлянул:

— Тебя можно пригласить?

Ее глаза чуть шире приоткрылись, в них читалось легкое изумление, словно она ждала кого-то другого, из своих мечтаний… Так неужели та далекая улыбка была все же не в его адрес? Стас приуныл, но терпеливо ждал ответа. Даша молча встала, неуверенно протягивая руки. И тут он впервые почувствовал касание ее тела, голова слегка закружилась, чему он был больше удивлен, чем обрадован: уж сколько раз ему доводилось танцевать медляки с разными девками, но все это прежде казалось лишь какой-то игрой во взрослую жизнь. Она отвернула голову, то ли не желая, то ли не зная, о чем говорить. Они медленно кружили по покрытому линолеумом полу, плыли вращаясь, как две отлитые вместе статуэтки. На протяжении всего танца он тоже ни о чем ее не спросил. Все приходящие на ум мысли казались либо глупостью, либо занудством. Потом пришлось танцевать с Анвольской: та чуть не силой принудила к этому ритуальному для ее праздника действу каждого из парней. Далее вновь заиграла ритмичная музыка, явно не располагающая к лирике.

Карэн Исламов весь вечер пребывал в молчании: сначала задумчиво сидел, затем задумчиво танцевал, не выражая ярких эмоций. Теперь вот снова уселся на мягкий диван.

— Карэнчик, труженик ты наш умственного труда, ну скажи чего-нибудь, — попросила Анвольская. — О чем вообще отличники меж собой разговаривают, когда отдыхают? Цитируют мудрецов?

Исламов пожал плечами, в его обрамленном чернотой волос лице присутствовали грубоватые воинственные черты, возможно, унаследованные от далеких предков. Не исключено, он был бы отличной парой для восточной красавицы Саудовской.

— Да ни о чем особом.

Алексей подошел и присел рядом на диван:

— Хоть я и не отличник, но тоже знаю изречения мудрецов. Вот что сказал однажды Конфуций? — после этой фразы все напряглись, ожидая очередного подвоха. — Конфуций сказал, что квадратная свинья в треугольное отверстие ну никак не пролезет! Гениально, правда?

Парадов не разочаровал, его природная дурь многим казалась забавной. Девки переглядывались, качали головами и улыбались. Потом инициативу разговора попыталась перенять Хрумичева:

— Сейчас совсем не те времена. Раньше советская молодежь организовывала литературные вечера, а не эти глупые дискотеки. Декламировали стихи, прозу. Вот скажи, Андрей, — обратилась она к Неволину, — у тебя есть любимый поэт?

— Ну… Пушкин, наверное.

— Ага. Это потому, что кроме Пушкина вы ничего всерьез и не читали.

— Неправда ваша, — вставил свое мнение Стас, — я как-то с Пастернаком знакомился. Местами он сложно и заумно пишет, но в целом ничего.

— А ты, Леша, как к поэзии относишься? — Галина повернулась к Парадову.

Ох, зря она его об этом спросила, потом пришлось пожалеть. Но сожаление появится парой минут спустя, а пока Алексей напустил на себя серьезный драматический вид, небрежным движением поправил свой новенький пиджак и задумчиво произнес:

— У меня даже стих любимый имеется. Правда, не помню автора.

— Леш, почитай, пожалуйста. А мы вместе уже и вспомним.

Парадов стал серьезен как никогда, в его глазах даже появилась матовая лирическая поволока:

— Вот вслушайтесь, как это глубоко звучит: «Одеяло убежало, убежала простыня», — он повернулся к имениннице и с протянутой вверх рукой закончил эпическую строфу, — «и подушка как лягушка ускакала от меня!» Здорово, правда?