Кукольный загробный мир - [35]

— Извини, Анфи, а спросить можно?

— Да пожалуйста.

— Скажи, какой смысл рисовать то, что и так можно увидеть вживую. И экспоненту. И Гимземина. И поляну.

Анфиона глянула на нежданного критика широко раскрытыми глазами:

— Скажи и ты, чрезмерно умная голова, что можешь мне посоветовать? Рисовать чего нет? Заставлять краски врать?

— Прости меня, конечно, но есть понятие художественного вымысла. — Любая речь Ахтинея просто изобиловала постоянными извинениями, они сыпались даже после самых невинных фраз. Иногда казалось, что он вот-вот попросит прощения за то, что неудачно попросил прощения.

— Знаю. Это называется импрессионизм. Мазня всего того, что лезет в голову.

Анфиона недовольно передернула плечами, намекая, что теряет интерес к беседе, и вновь макнула кисточку в краски. Ахтиней еще немного постоял, попытался изобразить взором умудренного жизнью критика и уже собрался уходить, как вдруг услышал:

— Ух ты, паучок!

Анфи даже подобрела в голосе, как только увидела прелестное создание. Встретить паука являлось большой редкостью, вследствие чего это считалось доброй приметой. Пауки были сплетены из медной проволоки с такими же проволочными лапками, чуть затертыми у суставов. Они медленно ползали где вздумается и выглядели весьма дружелюбными. Иногда они плели меж веток эластичные солитоновые паутины, но увидеть эти узорные плетения было редкостью еще большей, чем обнаружить самого паука. Анфиона подставила свою ладонь, и доверчивое насекомое переползло с травинки на безымянный палец, далее важно прошествовало к запястью и вновь скрылось в зарослях травы.

— Вот кого надо обязательно изобразить!

Тем временем трое — Клэйнис, Таурья и Леафани — играли на поляне в перевернутый мяч. Смысл игры заключался в том, что, пасуя кому-то из участников, нужно выкрикнуть слово и, пока мяч летит, тот должен успеть сообразить, как это слово произносится задом наперед. Ошибка произнесения приводит к штрафу: у цветка фольгетки отрывался один лепесток. Когда же у кого-нибудь лепестков совсем не останется, участник окончательно проигрывает. Леафани являлась местной рукодельницей: шила, вязала, кроила и чинила одежду. Многие были ей благодарны, так как ходили именно в ее элегантных изделиях. Кстати, все сценические костюмы придуманы и сделаны ей же. Лефа носила самую мудреную прическу: множество тонких сиреневых косичек были закручены вокруг головы по спирали, подражая деревьям-вихрям. Это вызывало легкую зависть у остальных девчонок. Ну, пожалуй, кроме Анфионы, которая могла нарисовать вещи куда более экстравагантные.

Клэйнис ходила с длинной челкой, свисающей до самых глаз, и у нее имелась привычка постоянно дуть на нее, чтобы та не мешала зрению. Глаза, кстати, у нее были большими, чуть удивленными, с азартными желтыми зрачками. Клэй любила частенько смотреть на север: знала, что отблески пламени Желтой свечи идеально гармонируют с цветом зрачков, в такие моменты делая ее просто красавицей. Таурья же из троих была самая-самая… Теперь перечислим конкретно: самая робкая, самая застенчивая, самая пугливая да неуверенная в себе. И еще довольно невзрачной внешности, которую не облагораживали даже цветастые, пошитые Леафани, платья. Тем не менее, эти различия не мешали им часто, веселясь, вместе проводить время.

Мяч летал по воздуху, касаясь то одних, то других пальцев. Сопровождающие возгласы понимали лишь те, кто знаком с правилами игры:

— Лео!

— Оел!

— Туфля!

— Ялфут!

— Анфиона!

— Аноифна!

— Гимземин!

— Нимезмиг!

И права оказалась поговорка: помяни злого духа, он и явится. На поляне нарисовался образ алхимика, правда, без посредничества кисти и красок, — показалось, тот просто возник из сгустившегося воздуха.

— Ой, кто к нам пришел! — крикнула Таурья и сразу закрыла рот ладонью, боясь взболтнуть лишнего.

Алхимик никогда ни с кем первым не здоровался — принципиально, ибо это ниже его достоинства. Когда Клэйнис произнесла свое щебечущее «приветик!», он посчитал, что снисходительного кивка головы будет вполне достаточно. Шел размашистыми шагами, пиная полы долговязого хитона. Деревянные сабо, чуть не слетая с ног, пытались опередить своего хозяина. Его длинный нос, придающий голове весомую асимметрию, все время чего-то там вынюхивал в богатом на благоухания воздухе. Маленькие черные глазки если вдруг посмотрят на кого — аж жуть берет. Казалось, что Гимземин недовольно морщится, но на самом деле так выглядела его философская задумчивость. Подойдя к хижине Винцелы, он пару раз стукнул в дверь и, не дождавшись ответа, бесцеремонно вошел. Поведя несколько раз туда-сюда любопытным носом, он сходу обозначил цель своего появления:

— У тебя есть сушеные лепестки архадиолуса длинноигольчатого? — скрипучий голос спугнул трусливую тишину. Ни имени, ни приветствия — все, как полагается по этикету.

Вина повозилась в коллекции гербариев и быстро отыскала названное растение, потом как бы невзначай добавила:

— Ты знаешь новость? Мы хотим запустить…

— Да слышал я! Бездельникам от безделья делать нечего, вот и придумывают себе приключения.

— А ты помнишь, как время за Сингулярностью остановилось?