Кукольник - [6]
— Давно бы так! — разноголосо загудели загонщики. — Выкурим черномазого!
Земля задрожала, всадники, обгоняя друг друга так, чтобы не оставаться в облаке белой пыли, начали растягиваться в цепь и в считанные минуты достигли края поля. Кто-то раздал соседям притороченные к седлу факелы, кто-то поджег первый, а от него — и остальные, и через мгновение камыш полыхнул, затрещал, и огонь, поначалу нехотя, а затем все набирая и набирая силу, пополз вперед, к реке.
Всадники рассредоточились вдоль всей линии пала и, громко перешучиваясь в нарастающем предчувствии настоящей мужской забавы, медленно пустили лошадей вслед убегающему вперед огню. Вспархивали куропатки, стремительно срывались со своих излюбленных лежбищ кабаны, дикие утки неисчислимыми стаями поднимались в синее небо, но все знали, что пройдет совсем немного времени, и еще до захода солнца они услышат вопль главного зверя. В том, что беглый прячется именно здесь, никто не сомневался.
Когда потянуло дымом, Джонатан одолел более двух третей пути. Он повернулся, развернулся лицом к усадьбе, встал на цыпочки и прищурился. По всей линии уже темнеющего закатного горизонта протянулась тонкая алая лента.
Джонатан оценил расстояние и силу ветра. На то, чтобы выйти к излучине, за пределы зоны пожара, у него оставалось не более получаса. А там его встретят всадники и собаки.
«И правосудие осуществят другие…»
Отец бы этого не одобрил. Джонатан вздохнул, вытер взмокший лоб рукавом, еще раз оценил расстояние до мерцающей золотом полосы огня, развернулся лицом в сторону Миссисипи и сначала неторопливо, взразвалочку, а затем все больше набирая ход, побежал. Он еще успевал исполнить свой долг.
Не более чем через четверть часа Джонатан был на месте. Здесь утоптанная тропа резко шла на подъем, а чуть дальше, в полусотне футов, на самой высокой точке островка торчало сухое корявое дерево.
Джонатан остановился, отдышался и достал первый пистолет. Взвесил на ладони и, стараясь не обращать внимания на гудение огня за спиной, поддерживая правую руку левой, попробовал хоть куда-нибудь прицелиться. Руки ощутимо подрагивали. Он опустил пистолет и оглянулся. Огонь приближался — стремительно и неостановимо. А поднявшийся к ночи ветер все нарастал.
Джонатан облизал пересохшие губы, заставил себя собраться и, внимательно оглядываясь по сторонам, в точности как учил отец, двинулся вперед. Сделал с десяток шагов, пригнулся и, задержав дыхание, приблизился к границе зарослей. Сдвинул в сторону повисшую над тропой колкую сухую плеть камыша и оцепенел.
На просторной, покрытой высохшей желтой травой поляне, буквально в десятке футов тлел небольшой костер, а перед ним на коленях, раскачиваясь из стороны в сторону и опустив кудлатую седую голову на грудь, стоял здоровенный негр. Он то ли пел, то ли говорил, но почему-то от этого простенького речитатива колени у Джонатана ослабли и подогнулись, по спине побежали мурашки, а в животе тоскливо заныло. И тогда, через силу вытаскивая себя из этого тягостного состояния, он встал во весь рост и шагнул вперед.
Негр словно не слышал.
Джонатан заставил себя шагнуть еще.
И еще!
С громким, отчетливым щелчком взвел курок… прицелился… и в глазах потемнело.
С той стороны костра на него смотрел отец.
Голова стояла вертикально в старательно вырытом в земле углублении и смотрела прямо на него — глаза в глаза.
Джонатана затрясло. В груди будто поселилось пекло, а руки, голова, все тело заходили ходуном, как в припадке. На долю секунды он вспомнил уроки отца и попытался справиться с этим наваждением, но ни руки, ни тело уже не слушались, а на глаза словно надвинулось темное грозовое облако.
И тогда негр встал.
Время отчетливо замедлило ход, и, пока негр разворачивался и медленно, как это иногда бывает в снах, двигался к нему, Джонатан успел увидеть и тавро V, выжженное на его левой щеке, и пятна курчавых седых волос на широкой, блестящей от пота груди, и даже бесчисленные, покрывающие его тело шрамы — каждый из них.
И так же медленно, словно в кошмарном сне, Джонатан поднял пистолет перед собой и нажал курок.
Это было последнее, что он запомнил более или менее отчетливо, потому что все, что случилось после выстрела, слилось в один беспрерывный, наполненный болью, отчаянием и яростью кошмар.
Выпустив облачко синего дыма, пистолет беззвучно дернулся в его руке, и негр изумленно выкатил глаза, но идти в его сторону не перестал. Джонатан отшвырнул разряженный пистолет и выхватил второй, с трудом нащупал собачку, нажал… и только тогда плавающий в клубах порохового дыма негр отшатнулся, медленно осел вниз и так же медленно повалился назад, спиной в костер.
Джонатан, с трудом пробиваясь через качающееся, мерцающее нездешними огнями пространство, рванулся к негру и упал на колени рядом с ним.
Тот еще жил.
Это было невероятно, но он жил, даже когда Джонатан, задыхаясь от ярости — точь-в-точь как отец, — ухватил валяющийся рядом с кострищем черный кухонный нож и воткнул его в скользкую от пота и крови грудь — один раз! Второй!! Третий!!!
Он жил и когда Джонатан схватил его за седую курчавую шевелюру и, задыхаясь от ярости и заливаясь слезами, вонзил ему нож под ухо.
Он родился изгоем. Сын нищего испанского садовника, немой и полоумный дурачок, Себастьян Хосе не знал, что такое любовь. Но умел любить своих господ — семейство богатых землевладельцев Эсперанса. Он задумал устроить им райский сад, где после смерти его господа обрели бы вечное блаженство. Для начала Себастьян похищает из склепа и закапывает в саду труп умершей доброй сеньоры Долорес. А потом каждый из членов семьи обретает свой уголок сада для упокоения. Одно плохо: некоторые из господ не спешат попасть в рай, и приходится им помочь умереть.
Что таится в темных глубинах ее подсознания? Что заставляет эту женщину оставлять спокойную, размеренную жизнь и совершать поступки, граничащие с безумием? Никто не в силах угадать, когда, повинуясь какому-то властному инстинкту, эта заложница своих неукротимых страстей вновь ввяжется в головокружительную авантюру, в которой так легко перейти грань между жизнью и смертью. А когда на ее пути встречается такой же одержимый, опасная игра становится еще острее. А потом — блаженное опустошение, умиротворенность, полный покой.
Английский граф Стэнфорд привез из Афганистана восточную красавицу, женился на ней, и вскоре родился Ричард. В колледже над мальчиком издевались, обзывали полукровкой, индийской обезьяной. Но однажды вдруг все изменилось. Дик обнаружил в себе дар – он стал видеть внутренним зрением молекулярную структуру вещества. И подумал: наверняка это Божий дар, ниспосланный ему для исцеления заблудших душ. Не сомневаясь в своем высоком предназначении, Ричард оборудовал химическую лабораторию, где изготовил препарат, вызывающий у человека необыкновенный прилив сил.
Он пожертвовал многим: стал бесполым существом, отверженным в мире людей, обитателем тайного глухого убежища. Зато здесь, совершая магические ритуалы, он научился общению с древними божествами этого края, стал толкователем и проводником их воли. Боги открыли ему, где разверзнутся врата ада, после чего изменятся судьбы мира. И он должен быть там, должен принести любые жертвы – мужчин, женщин, детей – лишь бы исполнялось божественное провидение…
Во всем Арагоне, во всей Кастилии нет часовщика искуснее Бруно Гугенота. Он настолько преуспел в своем мастерстве, что дерзнул бросить вызов самому Создателю, решив взять и повернуть ход времени. И немудрено, время действительно неспокойное: повсюду рыщут шпионы, вынюхивая очередного еретика, чтобы оттащить его на костер.Время, считает Бруно, течет в какие-то совсем уж мрачные дебри… Надо чуть-чуть подправить: поменять шестерни, затянуть пружину, перевести стрелки… И вот уже пошло другое время — полегче, повеселее…Но, увы, не менее кровожадное, чем прежнее.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.