Кукольник - [47]

Джонатан вернулся домой, вызвал к себе Платона и, поигрывая только что купленным в городе складным ножом, поинтересовался:

— Ты в кабаке на перекрестке бывал?

Платон склонил голову:

— Да, масса Джонатан.

— И много там народу собирается?

Платон задумался.

— Днем два или три человека — не больше, масса Джонатан, а вот вечерами… — он на секунду умолк.

— И что же там бывает вечерами? — с веселым вызовом спросил Джонатан.

— Вечерами там ниггеры сидят, масса Джонатан, — тихо произнес раб. — Наших-то сейчас там не увидишь, но вот из остальных поместий — Мидлтонов, Бернсайдов, Риденбургов — полно.

— И ворованное туда носят? — прищурился Джонатан.

— Носят, масса Джонатан, — кивнул Платон. — Об этом все ниггеры знают.

Джонатан ощутил подкатившее к горлу нетерпение. Он уже предчувствовал, с каким наслаждением, с какой неукротимой яростью разгромит этот рассадник порока! Чтобы ни одна тварь не смела больше совращать этим зельем невинных, в общем-то, людей… Некоторое время он мысленно рисовал картины отмщения, а затем все-таки «вынырнул» и задумчиво проговорил:

— Только нам с тобой слишком много народу не надо. Кукол пять-шесть, я думаю, хватит.

— Как пожелаете, масса Джонатан, — не пряча счастливой улыбки, поклонился Платон. — Прикажете готовить рассол?

— Готовь.

В начале июня шериф Айкен получил очередную жалобу, на этот раз от Реджиналда Бернсайда. Глава огромного клана и один из крупнейших землевладельцев округа указывал господину шерифу на развращающее влияние небезызвестного кабачка на перекрестке и прямо обвинял его владельца, некоего Джона Шимански, в спаивании рабов и поощрении воровства.

Айкен перечитал жалобу несколько раз, поднял накопившиеся за восемь лет существования кабачка бумаги и горестно вздохнул. Он проводил облавы на это заведение два десятка раз, постоянно отлавливая и доставляя владельцам нетрезвых рабов, но ни разу за все восемь лет ему так и не удалось доказать причастность Шимански к скупке краденого.

«Попытаться еще раз?» — подумал шериф и стукнул кулаком в стену:

— Сеймур!

Дверь скрипнула, и на пороге вырос его заместитель Сеймур Сент-Лоис.

— Да, шериф.

— Глянь, кто там у нас в воскресенье будет свободен. Человек шесть наберется?

— Думаю, да, — кивнул Сеймур. — А в чем дело?

— Шимански тряхнем, — нахмурился шериф. — Опять за старое взялся.

Сеймур понимающе кивнул.

Джонатан наметил очередную акцию на воскресенье. А потому к субботе Платон приготовил все: два бочонка густого смолистого «рассола», три мешка рубленого камыша, а главное — второй комплект инструментов. Но, получив от Джонатана полдоллара мелкими монетами и к вечеру сходив на перекресток посмотреть, как там дела, Платон вернулся неожиданно озабоченным.

— Масса Джонатану шесть-семь душ хватит? — без предисловий поинтересовался раб.

— Думаю, хватит, — продолжая вычерчивать на листке бумаги варианты очередной скульптурной композиции, тихо ответил Джонатан.

— Тогда надо прямо сейчас идти, масса Джонатан, — серьезно произнес Платон. — Сейчас там как раз восемь ниггеров, и больше сегодня уже не будет — слишком поздно.

Джонатан неохотно оторвался от чертежа.

— А на завтра перенести никак нельзя?

— Завтра ведь воскресенье, масса Джонатан, — развел руками раб. — А ну как набьется десятка полтора? Можем не управиться.

Джонатан задумчиво оттопырил нижнюю губу, встал из-за стола и подошел к полке, на которой по соседству с Цезарем и Декартом улыбалась голова Аристотеля Дюбуа.

— А этих до утра сделать успеем?

Платон почтительно склонился.

— Если масса Джонатан не передумал делать это вместе со своим преданным рабом, к утру управимся. Великий Мбоа нам поможет.

Джонатан коснулся одеревеневших десен бывшего служителя Мбоа и резко повернулся к Платону:

— Тогда вперед!

Они отправились к перекрестку на лошадях. Но за сотню футов до злачного места Платон завел кобылу в густые заросли ивняка и развернул тряпицу с инструментами.

— Это вам, масса Джонатан, — протянул он хозяину кривой каменный нож.

Джонатан взвесил нож в руке и, улыбнувшись, вернул его негру и достал свой, недавно купленный в городе, — стальной, с красивой костяной ручкой.

— Только Шимански не трогай, — строго предупредил он, — я его сам буду разделывать. А ты возьмешь на себя ниггеров.

— Как прикажете, масса Джонатан, — склонился раб. — Только учтите, Джонни — мужчина крепкий.

— Думаешь, не справлюсь?

Платон хитровато усмехнулся в седую курчавую бородку.

— Я этого не говорил, масса Джонатан. Просто я знаю Джонни; года два назад его четверо бродяг ограбить хотели…

— И что? — насторожился Джонатан.

— Не получилось, — осклабился негр. — Они, конечно, люди не благородные, но тоже крепкие… были.

По спине Джонатана пробежал и ушел куда-то в поясницу легкий холодок. Он глянул на тонкую алую полоску заката и, сбрасывая наваждение, тряхнул головой:

— Справлюсь.

Первым в кабачок зашел Платон, и Джонатан, сгорая от сладострастного предчувствия, стал ждать условного сигнала. Но прошло три минуты, четыре, десять, а чертов ниггер все не выходил, и ровно через полчаса Джонатан сунул руку в карман, еще раз убедился, что его складной нож на месте, и решительно выбрался из кустов. Подошел к двери, выждав с минуту, потянул ее на себя и по возможности тихо скользнул внутрь.