Кукловод - [16]

Дальский с интересом разглядывал портреты, висевшие над столом редактора «Социал-монархиста». Игнатия Львовича Гулькина он признал сразу, а вот лицо второго ничего ему не говорило.

– Так это же Александр Освободитель. Отменил крепостное право, ввёл суды присяжных. Можно сказать, предтеча современного социал-монархизма – мы его так и подаём.

Дальскому человек на портрете понравился. У Александра Николаевича Романова был только один недостаток: на его фоне Игнатий Гулькин смотрелся самозванцем.

– Гулькину бы бороду отпустить, – сказал Сократов. – Дали маху в своё время, – самокритично согласился Дальский. – И как это я проморгал. А теперь, небритый, он у нас на телеэкране бомжем будет выглядеть. – Так он и бритый… – начал было Виталий.

– Но-но, – предостерёг его Дальский. – Не тронь святое. – Молчу, молчу, молчу, – Сократов в священном ужасе зажал себе рот рукою. – А как у твоей газеты с тиражом?

– Растёт тираж, – Сократов, скорчив скромную мину, развёл руками. – Сам удивляюсь. – Да ладно тебе, – польстил приятелю Сергей. – Талант всегда талант.

Если Сократов умел бы краснеть, то, вероятно, покраснел бы для приличия, но поскольку ничего подобного за Виталием сроду не водилось, то пришлось ограничиться жестом: ах увольте, господин Дальский, от ваших комплиментов.

Надо сказать, что по поводу бороды Сергей волновался совершенно напрасно: Игнатий Львович Гулькин на телеэкране смотрелся вполне прилично, а уж князь Заслав-Залесский и вовсе являл собой пример истинного российского монархиста, чистого и благородного. Зарайский с подельниками смотрелся пожиже.

– Отыграли своё демки, – сказал Костя Брылин, морщась коротким носом на экран телевизора. – Так ничему и не научились за эти годы.

Дальский, лежавший на диване в удобной позе, даже и не пытался Косте возразить. Да и что он мог сказать, если при слове «цивилизованный'» у двух третей электората сводило скулы, а уж при слове «запад» народ просто сатанел. Штампов вроде этого, донельзя затёртого, Дальский насчитал в речи Зарайского больше двух десятков. Все речи либералов народ знал наизусть, а Сергей, как просвещённейшая часть народа, тем более. Да и мудрено было не знать, если он их сам недавно с упоением произносил.

– Кукуют и кукуют, – вздохнул Брылин. – Какой дурак станет строить капитализм, когда всё цивилизованное человечество воздвигает постиндустриальное общество.

– Слово в простоте не скажут, – согласился Дальский. – образованность свою показывают: демпинг, клиринг, лизинг, понимаешь.

Брылин то ли от огорчения, то ли, наоборот, в предвкушении грядущего торжества хлопнул фужер с коньяком и закусил огурчиком. Дальский от выпивки пока отказался – лень было вставать, а потом ещё и переваривать спиртное. Ему почему-то и так было хорошо в комнате е затемнёнными окнами и мерцающим в углу телевизором. Даже Брылин его сегодня не раздражал, а входил необходимым компонентом в окружающую обстановку.

– То ли дело наш, – прищёлкнул языком Костя. – Улыбка мягкая, отеческая, а не хищный либеральный оскал. И слова все ласкающие душу: православие, духовность, народность. Кто ему речь писал?

– Я писал, – признался Дальский. – Других теоретиков монархизма в нашем городе нет.

Зарайский на все корки ругал власть ушедшую, а ныне опять на что-то рассчитывающую, а также власть нынешнюю, которая по сути своей насквозь вчерашняя, но претендующая на то, чтобы быть завтрашней, и Аркаша страстно надеялся, что народ этого ни в коем случае не допустит, а выберет всенепременно Зарайского, человека редкостных качеств, завлаба и матадора, который забодает коммунистического красного быка. Игнатий Львович не мешал либералам ругать прошлую и нынешнюю власть и делал это совершенно правильно, поскольку хвалить их было, в сущности, не за что, а сам всё больше напирал на сохранение традиций. В общем, звёзд Гулькин с неба не хватал, но на вид дядька был добрый, что и требовалось доказать измученному скандалами электорату.

– Зарайского мы побьём, – подвёл итог дискуссии Брылин. – Аркаша нам не конкурент.

Декорации на экране остались прежние, но актёры появились новые: теперь уже господин Сытин поучал товарища Крячкина, как надо жить.

– А вот это он зря, – сказал Брылин. – Зря ввязался в спор по поводу преступлений прежнего режима. Все же знают, что Сытин и при КПСС в генералах ходил, а послушать его, так из рудников не вылезал, заслуженный деятель лесоповала. Кто ему речь-то писал?

– Бывшие инструктора обкома, – пожал плечами Дальский. – Поменяли плюсы на минусы, дармоеды, и решили, что так сойдёт. Народ, мол, дурак, а мы умные.

– Вот Крячкин его и подловил, – хохотнул Брылин. – ах, Сытин, Сытин.

Вид у главы администрации был действительно несколько растерянный, Дальскому даже стало его немного жаль.

– И нынешнюю власть он зря так уж расхваливает. Ну, пнул бы несколько раз, что ей сделается, а электорату приятно. Чёрт знает что. Неглупый же вроде мужик. – Слишком далёк он от народа, – зевнул Дальский. – Пульса жизни не чувствует. Всё бумажки, бумажки…

– А нашего-то он с какой стати ругает, – возмутился Брылин. – Долбил бы коммуниста или Зарайского на худой конец. Это же политическая близорукость. А Крячкин молодец: отметил социальную озабоченность монархистов и их непримиримость по отношению к нынешнему режиму. Слышь, Сергей, а мы разве непримиримые? Я что-то такой статьи в нашем уставе не упомню.