Кухтик, или История одной аномалии - [34]

Каждый месяц очередная пятерка дембелей навсегда покидала казарму, устроив перед тем небольшую (и - по договоренности со старшиной - не на глазах у молодняка) "отвальную" пьянку. Прочие оставались ждать своего часа. Об "особом распоряжении", после которого можно было бы отпустить разом всех оставшихся дембелей, никто уже и не вспоминал.

Лишь один Кухтик точно знал, когда придет такое распоряжение.

Как-то однажды, сидя на скамейке перед казармой и тоскливо глядя в хмурое осеннее небо, Кухтик услышал за своей спиной:

- Ну что, все сидишь? Хреновы наши дела. Будем теперь до весны кукарекать.

Кухтик оглянулся и увидел подле себя собрата по несчастью - дембеля из своего взвода. Тот тоже числился в конце списка.

- Угу, - ответил Кухтик. - Только весной не отпустят. До лета придется ждать.

- Не, весной. Точно - весной, - сказал собрат, присаживаясь рядом.

- Наш срок - летом. Я месяцы посчитал, - печально произнес Кухтик, который каждый месяц процарапывал гвоздем на обратной стороне ремня очередную насечку.

- А я тебе говорю - весной. У меня точная примета есть.

- Что ещё за примета? - Кухтик недоверчиво посмотрел на соседа.

- А такая вот... - Сосед пододвинулся к нему поближе. - Братишку моего тоже мурыжили перед дембелем, а потом враз отпустили. Аккурат после того, как Первый Предводитель окочурился. Помнишь? Тебя ещё тогда в клуб гоняли портрет сымать.

- Ну и что? - спросил Кухтик, не понимая, куда клонит его собеседник.

- Как что? И нас сразу отпустят, как только этот, нынешний, копыта отбросит.

Сосед наклонился к Кухтику и, понизив голос, сообщил:

- А этот к весне помрет. Точно. Я вчера по телевизору его смотрел. Он едва пасть разевает. Его под руки два хмыря вели. Плох совсем. К весне перекинется. Помяни мое слово.

Кухтик, озадаченный таким поворотом дела, задумался, обернулся в сторону клуба и внимательно посмотрел на портрет Третьего Предводителя, висевший над входом. На портрете Предводитель выглядел совсем неплохо. Розовый румянец на его щеках не предвещал близкого дембеля.

- С чего ты взял, что он помрет? - спросил Кухтик.

- Да говорю тебе - помрет. Хошь, спорнем? На бутылку? Вот увидишь весной перекинется. Портрет сымут и - домой!

Кухтик не стал спорить со своим соседом, но с этого дня тоскливая дембельская жизнь его приобрела хоть какой-то смысл. Каждое утро он начинал с того, что подходил к окну казармы и смотрел, висит ли ещё над входом в клуб портрет Предводителя. По вечерам он теперь регулярно усаживался перед телевизором. Дождавшись, когда на экране появится интересующее его лицо, Кухтик внимательно вглядывался в него. Конечно, Предводитель на экране несколько отличался от Предводителя на портрете, и двигался он не совсем уверенно. Но все-таки кое-как двигался. И даже иногда что-то говорил. Хотя внимательный Кухтик отметил, что все чаще вместо голоса Предводителя стал звучать голос диктора, сообщавший зрителям, что именно сказал Предводитель и что он имел в виду.

Так продолжалось всю зиму.

Когда морозы кончились и серый асфальтовый плац снова показался из-под снега, Кухтик совсем загрустил. Сидя вечерами перед надоевшим ему телевизором, он заметил, что Предводитель стал вы-глядеть намного бодрее. Показывали его теперь, правда, реже, но передвигался он явно лучше. Это не прибавляло Кухтику оптимизма. Мечта о скором дембеле становилась все призрачнее.

И вдруг...

В одно прекрасное утро, когда Кухтик встал и, как обычно, подошел к окну, его взору предстала чудесная, незабываемая картина.

Плац был на месте. Скамейка подле казармы была на месте. Зеленый обшарпанный клуб был на месте. Но портрета над клубом не было.

Кухтик подпрыгнул и громко захохотал. Впервые за все три года службы.

Испуганные салаги шарахнулись от него в стороны.

* * *

Долгожданный час наступил. Вечером накануне последнего дня службы Кухтика вызвал к себе старшина.

Халява сидел за столом в комнатке, именуемой "канцелярия роты". Увидев вошедшего дембеля, он встал и подошел к нему.

- Ну что, и твоя очередь пришла? - спросил Халява, остановившись перед Кухтиком и потрогав пуговицу на его гимнастерке.

- Так точно, - ответил Кухтик.

Он был последним из дембелей и единственным, кто так и не сумел преодолеть страх перед старшиной. Хотя поводов для этого теперь уже вроде не было.

- Ладно тебе, - сказал Халява, отошел к окну и, стоя спиной к Кухтику, начал стучать пальцами по стеклу.

- Я вот... завтра, - сказал Кухтик, чтобы что-то сказать.

Старшина повернулся.

- Значит, так...

Халява сел за стол и попытался вдавить пальцем гвоздь, торчащий из крышки.

- Характеристику тут тебе велели сварганить... - сказал он, не глядя на Кухтика. - Вообще-то это капитанова работа... Но он мне сбагрил. Так что я тут тебе написал...

Гвоздь не поддавался старшинскому пальцу.

- В общем, я там написал тебе, что ты, мол, у нас герой... Ну, насчет отличной службы, и все такое... Старательный, мол, ты у нас... Бдительный сверх меры... Это тебе на гражданке сгодится.

Халява продолжал давить пальцем на гвоздь.

- Дурак ты, Кухтик, - вдруг сказал он с какой-то непонятной Кухтику грустью. - Тяжело тебе, дураку, жить будет.