Кухтик, или История одной аномалии - [31]

- Ну, а вообще-то... как там? - спрашивает капитан, обращаясь к человеку с палкой. - Ну, ежели вообще?..

Человек с черной палкой долго молчит, потом, так и не ответив, переступает порог казармы. Выйдя на крыльцо, он останавливается, поворачивается к капитану и произносит только одно слово:

- Дерьмо.

* * *

- Дерьмо! - сказал Кирилл Рогозин, наклонившись через стол к академику Иванову-Бермудянскому. - Прошу прощения за грубость, но все, что написано в этой бумажке, уважаемый Николай Илларионович, дерьмо. Так и можете передать нашим анонимным товарищам.

- Ну, Кирилл Петрович, батенька! - всплеснул руками Иванов-Бермудянский. - Это вы уж как-то совсем... Я же, собственно... Я же только хотел, так сказать, довести до вашего сведения... Вы, надеюсь, не считаете, что я каким-то образом, так сказать, разделяю... Просто мой долг, так сказать, предостеречь вас...

- Я все понимаю, уважаемый Николай Илларионович, - ответствовал батенька Кирилл Петрович. - И даже больше того. Я глубоко благодарен вам за ваше, так сказать, предостережение и глубоко сочувствую нашим, так сказать, товарищам. Можете передать, чтобы они больше не беспокоились. Я увольняюсь из Института Пространственных Аномалий. Тем более что им, кажется, сейчас не до аномалий. У них - что ни год, то похороны. Замучились, поди...

Кирилл Рогозин встал, и, откланявшись, вышел из кабинета.

Вздрогнув при последних словах дерзкого собеседника, Иванов-Бермудянский сокрушенно посмотрел ему вслед, потом огляделся, заглянул зачем-то под стол и, тяжело вздохнув, опустил голову.

- М-мда... Не до аномалий... - горестно произнес он.

Никому на свете не было никакого дела до любимого детища академика. Вот уже второй год пребывал он, как, впрочем, и весь его институт, в состоянии тягостном и неопределенном.

Из столицы приходили невразумительные бумаги. В одних содержалось требование срочно отчитаться о проделанной работе. В других предлагалось срочно изменить профиль института и заняться почему-то медицинскими исследованиями. (Что приводило академика в неописуемый ужас.) В третьих отменялись все предыдущие распоряжения и давались новые, понять которые было уже совсем невозможно. Так, например, одна из бумаг предписывала подсчитать запасы нефти в окрестностях Лукичевска, где никакой нефти отродясь не было и быть не могло.

Иванов-Бермудянский тоскливо посмотрел на портрет Третьего Предводителя, висевший на стене кабинета. Портрет был меньших размеров, чем предыдущий, изображавший Второго, скончавшегося совсем недавно. От старого портрета осталась темная кромка обоев, сильно смахивающая на траурную рамку. Академику стало не по себе.

Неожиданно на столе задребезжал телефон. Он снял трубку. Звонили из столицы.

- Это академик Иванов? - спросил строгий голос.

- Да, это я, - ответил Иванов-Бермудянский.

- Вас вызывают на заседание Высшего Органа, - прозвучало в трубке.

- Простите, куда? - не поверил своим ушам академик.

- На заседание Высшего Органа, - повторил строгий голос. - Завтра в десять утра.

- А по какому, собственно, вопросу?

Мысли академика путались, ибо он не только никогда не был на заседаниях Высшего Органа, но и не предполагал, что вообще может быть допущен туда - на самую вершину власти.

- По вашему вопросу, - ответили ему и повесили трубку.

Иванов-Бермудянский опешил. Звонок был для него полной неожиданностью. Он не ждал никакого вызова ни по какому вопросу. Но времени на размышления не оставалось. В столицу требовали прибыть завтра, а стало быть, вылететь туда он должен был не позд-нее сегодняшнего вечера. Еще работая на своих прежних должно-стях, он привык, что все важные совещания у большого начальства всегда назначались неожиданно и всем участникам - даже тем, кто должен был прибыть с другого конца страны, - сообщали об этом накануне.

Академик вызвал секретаршу и попросил её срочно узнать, когда ожидается рейс на столицу из ближайшего аэропорта. Сам же он начал лихорадочно собирать все материалы о работе института, чтобы представить их, если потребуется, Высшему Органу. Мысль о том, что ему предстоит участвовать в таком совещании, и полная неясность - о чем, собственно, он должен там докладывать, - не давали ему сосредоточиться.

Наконец, собрав все более или менее важные бумаги и узнав, что самолет в столицу вылетает в девять часов вечера, Иванов-Бермудянский покинул стены родного института. Впереди его ждала неизвестность.

До ближайшего к Лукичевску аэропорта было четыре часа езды. Всю дорогу он волновался, что опоздает или не сможет взять билет. Слава Богу, он не опоздал и билет взять ему удалось. Однако на том волнения его не окончились.

Рейс на столицу откладывали. Сначала было объявлено, что вылет задерживается на два часа из-за плохой погоды в районе аэропорта (хотя погода стояла прекрасная). Потом отложили ещё на два часа, якобы из-за плохой погоды в столице (что проверить было - увы! - невозможно). Впрочем, пассажиры, сидящие в зале ожидания, реагировали на эти отсрочки спокойно. Один из них, сидевший рядом с академиком, деловито пояснил ему: "Обычное дело. Бензину у них нет. И неизвестно, когда подвезут. Так что раньше ночи не улетим. - Он помолчал и философски заметил: - Ежели повезет, конечно".