Кудеяр - [13]

Ваня вопросительно глянул на конюшего, тот согласно кивнул головой.

— А на будущее надо бы тебе приблизить к себе Курбских, например, Михаила Михайловича[9].

Михаил Михайлович Курбский был зятем Тучкова, и, мальчик не мог не сообразить, что окольничий даёт ему совет из корысти. К тому же от матери и её родственников он многократно слышал много плохого о Курбских, о нелюбви к ним Василия Ивановича из-за того, что в своё время отец тучковского зятя Михаил Карамыш Курбский встал на сторону Дмитрия, внука Ивана Васильевича, а когда государем стал всё же сын Софьи Палеолог Василий, он всячески поносил его деяния. А того ранее Михаил Карамыш вместе с Андреем Углицким немало пакостил деду[10]-великому князю Ивану Васильевичу. Брат Михаила Карамыша — Семён Фёдорович Курбский[11] также поносил Василия Ивановича за то, что тот удумал расторгнуть первый бездетный брак и жениться на Елене Глинской. Оттого Глинские — заклятые враги Курбских. Ваня ничего не ответил Тучкову.

— Ступай, ступай, не мешкай, — поторопил Михаил Васильевич мальчика, — смутьяны вот-вот ворвутся во дворец.

Первым на Красное крыльцо вышел конюший Иван Овчина. Повелительно подняв руку, он произнёс:

— Преклоните головы, смутьяны, великий князь удостоил вас чести выслушать!

Воспользовавшись временным замешательством мужиков, стража оттеснила их от крыльца. Двери распахнулись, и из них величественно вышел Тучков, почтительно склонился перед появившимся вслед за ним восьмилетним мальчиком. Выпрямившись, боярин зычно молвил: — Тише! Великий князь пришёл, чтобы выслушать вас, люди московские. Чего вы хотите?

— Желаем, чтобы великий князь смилостивился и освободил из темницы верного своего слугу Андрея Михалыча Шуйского, — выкрикнул стоявший впереди Акиндин.

— Пусть освободит его, — заревела толпа, — пусть помилует!

— Тише! Великий князь вельми добр, сейчас он изъявит вам свою волю. — Михаил Васильевич требовательно глянул на мальчика.

Ваня готов был расплакаться при виде толпы разбойников под строгим взглядом Тучкова, но в это время ощутил прикосновение сильной руки Ивана Овчины. Это прикосновение удержало его, однако страх по-прежнему леденил душу, сковывал язык.

— Я, великий князь всея Руси, — тоненьким срывающимся голосом произнёс он, — велю освободить из темницы своих слуг — Андрея Шуйского и Ивана Бельского.

Толпа в ответ взревела от радости. Но тут вперёд вышел тиун Андрея Шуйского Мисюрь Архипов с дружком своим Юшкой Титовым. Мисюрь, поклонившись, произнёс:

— Ты б, государь, господина нашего Андрея Михалыча Шуйского пожаловал бы боярством.

Не следовало великому князю быть столь щедрым, но мальчик так перепугался, что торопливо промолвил:

— Жалую слугу своего Андрея Шуйского боярством. — После этого быстро исчез за дверями. Толпа же направилась к великокняжеской конюшне, где находилось приземистое мрачное здание тюрьмы.

Вечером в палатах Андрея Михайловича Шуйского пир горой. Распаренный хозяин весело улыбается гостям. В переднем углу, как и положено, дорогие освободители, двоюродные братья Иван Васильевич Шуйский с немногословной женой Авдотьей да Василий Васильевич, явившийся один по случаю отсутствия супруги, не так давно скончавшейся. В отличие от хозяина братья не скрывают своего неудовольствия.

— Ради чего мы старались, мутили народ? Поди, Бельские потешаются над нами: ни с того ни с сего на них свалилась великокняжеская милость.

— Что верно, то верно, Иван. Выйдя из темницы, Бельский почнет льнуть к великому князю, отпихивать нас от него. А ведь мы после Еленкиной опалы ещё не вошли в силу. Давно знаю я Ивана Фёдоровича — властолюбив, честолюбив, к соперникам нетерпим. Но дело не только в нём. Чую, есть и другие, не желающие нашего усиления. Наверняка это Михайло Тучков надоумил великого князя напакостить нам. Хитрущий мужик! Но мы ещё припомним ему эту пакость.

— Наверняка в этом деле и конюший замешан.

— Скоро конец ему, не минет и седмицы, как наши людишки расправятся с ним.

Ранним утром Ульяна выскочила с ведром к колодцу и тотчас же увидела кожемяку Акиндина с суковатой дубиной в руках. Сердце сжалось от тяжкого предчувствия. Не к добру это, ой не к добру!

— Акиндин, куда это ты устремился в эдакую рань, да ещё с дубиной?

— На Кудыкину гору, Ульянушка.

— Ты правду сказывай.

— Идём мы имать великого прелюбодея — конюшего.

Ульяна перекрестилась.

— Поди, опять Шуйские вином вас поманили?

— Не без этого, Ульянушка, а пока прощай, заболтался я с тобой.

Ульяна повесила вёдра на коромысло, поспешила к дому. Войдя в избу, присела на краешек лавки рядом со спящим мужем. Афоня тотчас же проснулся.

— Что стряслось, Ульяша?

— Видела я Акиндина, сказывал он: Шуйские подбили людишек на поимку конюшего.

Афоня поднялся с лавки, поспешно оделся.

— Не ходил бы ты, Афонюшка, звери они — не люди, убьют.

— Нельзя мне не идти, Ульяша, конюшего надо уведомить, чтоб врасплох не застали.

— Уведомить уведомь а в драку не лезь! — Ульяна перекрестила мужа. — Поел бы сперва.

Афоня только рукой махнул.

— Некогда, пошёл я.

По дороге заглянул в сарай, прихватил увесистую оглоблю и устремился к дому конюшего.