Куда ведет Нептун - [45]
Мы с Берингом в этот раз долго говорили. Он отлично понимает все значение Таймыра. Пройти вдоль него, выяснить, что собою представляет, уже есть во многом разгадка северного пути. Он сказал: «Тяжко тебе будет, Прончищев». Кто в том сомневается? Но речь постепенно пошла не только о тяготах, вполне понятных в предстоящем путешествии. Беринг говорил, что по берегам Лены, далее по побережью моря придется встретиться с обитающими в тамошних краях народами. «И народы открывать — тоже ваше дело» — так было сказано мне. И предупредил: туземцам не чинить никаких препятствий, быть к ним добрыми. И не под опасением военного суда, но по пониманию чести русского человека. Как он умно сказал: «То есть милость всякого путешественника, желающего открыть новые земли и берега». Сам он, будучи в 1-й экспедиции, оставил якутам семена пшеницы и овса. И этим премного доволен.
Руководя всеми отрядами экспедиции, Беринг должен пойти на судне в сторону американского материка. «Я найду этих кыхмыльцев», — сказал он мне. Оказывается, так чукчи называют обитателей большой земли к востоку от Чукотки — Америки. Саму же Америку чукчи зовут Кыымыком.
Многие командиры отправляются с женами. Беринг берет с собою племянника, совсем юношу, «для морского осведомления». С радостью узнал: штюрманом при нем будет Свен Ваксель, швед. Он берет с собою моего юного друга Лоренца.
Команда будущего «Якутска» полностью укомплектована. Адмиралтейств-коллегия оказывает нам всевозможную помощь. Обер-секретарь Кирилов, президент коллегии адмирал Головин к нашим просьбам относятся со всем вниманием.
Скоро март.
Не могу в себя прийти.
Вот событие, от которого голова закружилась.
Не знаю, какими путями Таня узнала подворье, где собирается наша экспедиция. В четвертом часу пополудни Лушка-комарница отыскала моего Рашида и вручила записку. Завтра в семь ноль-ноль вечера мне назначено быть в Летнем саду у статуи «Милосердие».
Я увижу ее. Счастье тут же сменилось тревогой. Что изменит теперь эта встреча? Мои паруса распущены. Невозможно на что-то надеяться. В теперешнем моем положении… как совместить любовь и долг?
Но что с того? Увидеть! Запечатлеть любимые черты.
Таня. Начертание этого имени уже приводит кровь в волнение.
Пишу во втором часу пополуночи.
Завтра. Нет, уже сегодня.
Для этого я проснулся? Видно, для этого. Лейтенант Прончищев, ты балбес, каких больше нет на свете.
Как все описать? Есть ли сейчас в столице человек счастливее меня?
Я ее видел.
Потом допишу. Отойду малость.
В Летний сад пришел загодя. Навстречу бежала по аллее Таня. Я никогда не смогу сказать на бумаге о том состоянии, которое охватило меня. Сколько горя было в ее глазах, когда она спросила, уезжаю ли я. Она бессвязно говорила одну фразу: «Зачем так, зачем так?»
Что мог я ответить? Я молчал, в рот набравши воды. Все слова, которые я приготовил, твердя их всю ночь, потеряли всякий смысл. Я притянул ее к себе, целовал губы, нос, щеки. Она отвечала. И я впервые назвал ее на «ты».
«Таня, я люблю тебя. Ты не знаешь, как я тебя люблю».
В ответ услышал слова признания: «Я не могу без тебя жить».
Мы опять прильнули друг к другу. Я целовал ее мокрые щеки, соленые от слез губы. Она растерла лицо снегом и, умывшись таким образом, предстала в ином виде. Она светилась, она освятилась.
«Ты уезжаешь в марте, уже сейчас?»
«Да».
«Но можно ли остаться?»
Я ответствовал, что не могу изменить долгу, изменить себе. Я объяснил, что этот поход венчает долгие мои размышления о службе. Как парус не в силах сопротивляться ветру, так и я не в состоянии уйти от предназначенного. Я всегда бегу от высоких слов, но Таня распахнула меня, мне хотелось быть с нею искренним.
И она поняла. Она не посмеялась надо мной, сказала, что за это еще более любит меня. Но глаза ее погасли, когда она спросила:
«Но как же наша любовь?»
До сих пор не пойму, откуда хватило решимости сказать:
«Таня, едем со мной».
«Разве это возможно?»
«Многие наши командиры, даже Беринг, едут с женами».
«Но я не жена тебе. Мы не венчаны».
«Мы обвенчаемся в дороге».
«Где будет первая ваша остановка?»
«В Твери».
Она приложила сжатый кулак ко рту. Зажмурила глаза.
«Я приеду в Тверь».
Тогда я поднял ее на руки. Возле статуй «Правосудие» и «Наказание» опустил ее наземь.
Казалось, я неосознанно пришел в то место. Но нет! Бег мой подчинялся внутреннему велению.
Сейчас это, может быть, смешно. Но тогда я сорвал шапку с башки, преклонил колени перед изваяниями. Я говорил:
«Пусть само божье провидение вершит нашу любовь».
Стоя на коленях, я целовал ее руки. Они были холодны, а кончики пальцев перемазаны красками.
«Смоковницы распустили свои почки, и виноградные лозы, расцветая, издают благовоние. Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди». Сам господь бог сказал за меня эти слова.
Рассказал все Семену. «Прончищев, ты счастливец!» — кричал мой друг.
«Прончищев, ты счастливец», — говорю я сам себе.
И все существо откликается на эти слова.
Счастливец! Счастливец! Счастливец!
На память пришла одна встреча на италийской земле. Один итальянец читал мне сонет великого Петрарки. Там были такие слова: «Он в будущем основал свое блаженство». Не умея устроить жизнь сиюминутную, человек ждет счастья в дне завтрашнем. Игра нашего воображения причудлива. Так было и со мною до встречи с Таней. Что будущее? Блаженство жизни теперь переполняет меня. Как легка любовь разделенная!
