Куда уходит кумуткан - [50]

— Нерпы не любят прикосновения, — заметил Максим.

— А если так? — Аюна стала наглаживать Дымку и тискать её бока, словно перед ней лежал не кумуткан, а большой толстый кот.

Дымка поначалу растерялась от такой наглости, а потом задёргала ластом с удвоенной силой. Ударила Аюну по руке.

— Эй! Больно. — Аюна посмотрела на ушибленную кисть. — Маленькая, а уже вредная. И когти каменные. Хорошо хоть не острые.

— Это кошки любят, когда их гладят, — важно заявил Максим. — Их мама в детстве вылизывает. И когда ты их гладишь, им это напоминает маму. А нерп никто не гладит, не вылизывает, вот они и не любят прикосновения. Не привыкли.

— Откуда ты знаешь? — недоверчиво посмотрела Аюна.

— В нерпинарии слышал, на представлении, — уже не так важно ответил Максим.

— Бедняжка, — Аюна, забыв об ушибленной руке, принялась аккуратно гладить Дымку в том месте, куда она бы не достала ластом. — Никто вас не гладит. Как же вы живёте?

После помывки пришло время кормёжки. Максим поставил в загон две миски с овсянкой. Нерпят они, как ни странно, не заинтересовали. Кумутканы даже не посмотрели на кашу.

— Им бы рыбку, — промолвила Аюна.

— Я бы и сам от рыбки не отказался, — вздохнул Саша. — Сейчас бы омулька. Горячего копчения — на шишках.

— Ну нет, — поморщился Максим.

Он вырос в Иркутске, но рыбу не любил. В семье всегда удивлялись этому. Заставляли есть хариуса или сига, но всё заканчивалось слезами. Никто не догадывался, что отвращение к рыбе у Максима появилось из-за бабушки, Дулмы Баировны. В пять лет он увидел, как она старательно обсасывает рыбьи головы, как причмокивая, хлюпая, выколупывает из них белые глаза и старательно давит их зубами. Это настолько ужаснуло маленького Максима, что он расплакался. Тогда никто не понял его слёз, а он до сих пор не мог спокойно смотреть на рыбу. Ему в детстве даже снились рыбьи кошмары. Сравниться с этим могло только то, как старательно и громко бабушка обсасывала куриные кости, как сгрызала с них все хрящики. Расправившись с костями в своей тарелке, бабушка бралась за кости с других тарелок. Но страх перед курицей у Максима не появился. Сейчас он бы не отказался от варёной курочки. Овсянка на воде уже надоела.

«Да… Курочка. С жареной картошкой. Со свежим горошком. Лучком и сметаной», — Максим, представив всё это, невольно сглотнул. Он запрещал себе думать о домашней еде, но застольные картинки, как назло, замелькали перед ним ещё быстрее: пельмени, буузы, борщ, жаркое с баклажанам, мраморный холодец, черёмуховый торт, ленивые вареники. Максим мотнул головой.

Кормёжка не удалась, но расстраиваться было некогда. Ребята торопились перейти к следующему, главному этапу.

Клякса лежала на том месте, где её положили, даже не пыталась отползти или сбежать. С её ласта по-прежнему капала кровь. В дедушкиной сумке Максим нашёл аптечку, но в лекарствах не разобрался, а мазать ранку наугад побоялся.

Дымка была более подвижной. Тыкалась мордочкой в заледеневшие обмылки. Затем перевернулась на спину, показала гладкий мех покатого пуза. Раскачиваясь, кидая из стороны в сторону задние ласты, поползла вперёд. Не добравшись до ограждения, резко перекатилась на живот и широкими напуганными глазами уставилась на ребят.

— Я пойду с вами, — сказала Аюна. — Никуда они не денутся. Я-то думала, они будут штурмовать наши баррикады.

— Это да, — согласился Саша.

Ребята готовили для Кляксы побег. Решили, что её спасёт только байкальская вода, что она не доживёт до приезда Виктора Степановича или умрёт по пути на берег. Окончательно ребята убедились в этом, увидев, как Кляксу вырвало красно-жёлтой пеной.

Максим боялся дедушку, знал, что тот будет недоволен, но Аюна правильно сказала — если уж взрослые оставили их одних, значит сами назначили их старшими. Значит и решения принимать им.

— К тому же ты вождь! — Аюна хлопнула Максима по плечу. — Не забывай, сейчас эта территория принадлежит тебе. И только тебе.

— Это да… — Максим взглянул на стоявших поблизости рыцарей, на их латы, укрытые меховой оборкой, на их мечи в кожаных ножнах.

— Быть может, Виктор Степанович сам бы отпустил Кляксу, если б увидел, как ей плохо, — Аюна хотел приободрить Максима.

— Это вряд ли, — пробурчал он. — Дедушка скорее отправил бы её на опыты в свой сарай. Мы ещё туда доберёмся, всё маме расскажу. Она мне не верит, но ничего. Разберёмся, — пробормотал Максим и тут же спросил громче: — Что у нас по солдатам?

— Негусто, — признался Саша. — Большую атаку не отбить. Многие погибли от холода. Припасов мало. Долго не продержимся.

— Продержимся! Доведём дело до конца. Наш бастион войдёт в историю!

— Какие распоряжения?

— Укреплять периметр! И готовить укрытия на случай бомбёжки.

Аюна предложила соврать Виктору Степановичу, сказать ему, что Клякса сама уползла. Прорвалась через ограждения и улизнула в сугробы, в один из своих тоннелей.

Максим, подумав, отказался:

— Не хочу врать. Скажем как было. А там пусть наказывает. Пусть хоть крапивой порет. Мы тут правы и врать не должны.

— Ты всегда смелый, если хорошенько подумаешь! — Аюна, рассмеявшись, обняла Максима, чем смутила не только его, но и стоявшего рядом Сашу.