Куда уходит кумуткан - [37]

— Может, и мне после физкультуры не мыться? — спросил Максим.

— Хочешь привлечь самку? — рассмеялась Аюна.

— Почему бы и нет.

— Ну если такую же толстую и усатую…

— Да хоть бы и такую!

— Ну-ну, посмотрим на тебя.

— Точнее понюхаем.

— Э, нет. Нюхать себя сам будешь. Вместе со своей толстушкой.

Максим и Аюна, смеясь и обсуждая Тито, шли в нерпинарий смотреть на Лаки. Его поселили в отдельный бассейн — туда, где раньше жили Лило и Стич. Это был фотосалон, где разрешалось фотографироваться с нерпятами. Теперь там из пенопласта построили копию снежного логовища — как у Максима, только в несколько раз больше. В нём ютился Лаки. Туда хотели переселить Несси, но она не признала сына. Отказался его кормить и едва не покусала. Пришлось выкармливать Лаки из шприца и держать подальше от матери.

Максим и раньше приводил друзей в нерпинарий — всех, кроме Саши. Сашина мама не разрешала ему ходить на представления. Говорила, что Виктор Степанович мучает животных.

— Нет ничего хуже, чем родиться в просторном Байкале, а потом очутиться в мелкой лужице и баландаться там всю жизнь на потеху людям, — говорила она Максиму. — Уж твоя-то мама должна это понимать. Она же буддистка, так? А буддисты молятся за каждую букашку. Как же она терпит, что тут не букашку, а целую нерпу мучают?

Когда Надежда Геннадиевна расходилась, спорить с ней было сложно, да Максим и не знал, как ей ответить. Кивая, он боком протискивался к двери, подталкивал Сашу, призывая его скорее выйти из квартиры.

Позже Максим спросил у дедушки, правда ли то, что он мучает нерп. Виктор Степанович молчал особенно долго. Хмурил нос, поправлял очки. Максим терпеливо ждал. Наконец дедушка промолвил:

— Нет.

Максим надеялся услышать более подробный ответ, поэтому тут же выпалил:

— А Надежда Геннадьевна говорит, что мучаешь.

Подумав, дедушка спросил:

— Это мама Саши Людвига?

— Да! — Максим терял терпение. — Почему она так говорит?

Дедушка снял очки, подышал на линзы. Стал протирать их и при этом говорил:

— Смотри. У нас каждую нерпу осматривает ветеринар. Берёт анализы, делает УЗИ, лечит любую царапину. Мы их кормим витаминами и омулем — дорогой, вкусной рыбой. Так?

Максим неуверенно кивнул.

— Всего этого в Байкале у них нет. Там их мучают паразиты, болезни. Они часто голодают и должны сражаться за свою жизнь. На воле нерпа едва доживает до восьми лет. А могла бы — до шестидесяти. Не я их мучаю. Их мучает природа. Ты можешь возразить. Сказать, что в нерпинарии им приходится отрабатывать корм, выступать перед зрителями.

Максим пожал плечами. Он не собирался возражать.

— Поверь, в Байкале они работают куда больше. Кататься по столику проще, чем гоняться за рыбой. К тому же мы не наказываем артистов. Это в Китае дельфинов бьют током или подсаживают на наркотики.

Ты можешь опять возразить. Сказать, что нерпам тесно в бассейне, что они живут в нём как в тюрьме.

Максим вновь пожал плечами. Он и в этот раз не собирался возражать.

— Тут ты был бы прав, но лишь отчасти. Не забывай, что их поймали совсем маленькими. Они не успели узнать, что такое воля. Нашим нерпам не тесно в бассейне, потому что им не с чем сравнивать. Вот ты, мечтал бы о пломбире с вареньем из черноплодки, если б никогда его не пробовал?

— Не знаю. — Максим в третий раз пожал плечами. — Я его пробовал.

— А ты представь, что не пробовал, и подумай.

Максим помолчал несколько секунд, понимая, что такая пауза будет приятна дедушке, и ответил:

— Наверное, нет.

— Что нет?

— Не мечтал бы.

— Правильно. Так и нерпы. Не знают, что такое свобода и не скучают по ней. Кроме того, — дедушка надел очки, указательным пальцем прижал их к переносице, — мы сами в своих городах, как в большом аквариуме, за толстыми прозрачными стенами. Издали наблюдаем за природой. Несвободны, зато сыты и ухожены. Так что, нет, нерп я не мучаю.

— Значит, они счастливы?

Дедушка вздохнул. Долго молчал, прежде чем спросить:

— Что такое «счастье»?

— Разве ты не знаешь? — удивился Максим.

— Не знаю, каким ты его представляешь.

Максим не смог ответить. Он никогда об этом не думал. Эти разговоры запутали его.

Вечером он спросил у мамы, что такое счастье. Ирина Викторовна растерялась. Помедлив, сказала, что счастье — это гармония души с окружающим миром.

— Это как? — нахмурился Максим.

— Это значит, что счастье… — задумавшись, мама вытянула губы, приподняла брови. — Ну, ты счастлив, когда доволен тем, что получаешь. В то же время — не боишься это потерять. Знаешь, что в любом случае у тебя останется главное — ты сам. А всё остальное, даже самое приятное, тебе дано во временное пользование. В этой мысли, конечно, — какое-то одиночество, но настоящее счастье всегда одиноко.

— Не понимаю, — Максим нахмурился ещё сильнее.

Он настойчиво щипал полы футболки. Из груди поднималось раздражение. Хотелось кричать и топать. Будто он пытался умять что-то большое в маленькую коробку, и у него ничего не получалось.

— А такая гармония может быть в тюрьме? Ну, если тебя хорошо кормят?

— Не знаю, — рассмеялась мама. — Ты что, голодный?

— Лучше быть сытым в тюрьме или голодным на свободе? — не отставал Максим.

— Да не знаю я, что за вопросы странные?