Куда уходит кумуткан - [13]

— Да ничего, — пробубнил Саша.

Даже в полумраке штаба было видно, что он покраснел — на его худом тёмном лице выступили ещё более тёмные полосы.

— Вообще это моя фамилия, так что ничего.

Максим злился. На всё и на всех сразу. На Аюну с её мёртвыми женщинами, из-за которых Саше влетело от отца, а Максим знал, что Рудольф Арнольдович бывает очень строг. На Сашу, который зазря подставился и навлёк на них войну с «Минас Моргулом». Но больше всего он злился на самого себя — за свою трусость, которую испытал под Сёминым окном. Никто о ней не узнал, но легче от этого Максиму не было. Он-то помнил тот порыв — убежать, спрятаться дома. Максима всего передёргивало. Он обнаружил в себе червоточину и не знал, как от неё избавиться. Вчера вечером, стоя под душем, с силой тёр себя мочалкой, словно так мог очиститься от неприятного осадка.

— Я тобой недоволен, — сказал Максим своему отражению в зеркале. Ещё долго, хмурясь, смотрел на своё круглое лицо, короткие светлые волосы, едва заметные конопушки на щеках и гладкий шрам на подбородке. Затем добавил голосом эмчи-ламы Дондакова: — Будем работать над этим.

За ужином Максим заявил маме:

— Хорошо бы меня выпороть крапивой. Это помогло бы.

Ирина Викторовна едва не поперхнулась и потом ещё долго расспрашивала Максима о его делах в школе и самочувствии.

— Мы шли вместе, — тихо шептал он себе перед сном — так, чтобы не услышала сестра, — значит и погибать должны были вместе. Надо было не бежать, а встать и громко сказать, что Аюна тут не одна, что я тоже виноват и пойду на плаху вместе с ней.

— Ты чего там бормочешь? — возмутилась Аюна со второй кровати.

— Мантру, чего ещё.

— Это какую?

— А какую надо, — сказал Максим и отвернулся к стенке.

Утром, за столом, он был таким грустным, что мама заставила его выпить «Бонгар-5» — тибетское лекарство от простуды.

— Хватит киснуть! — Аюна видела, что её сводный брат подавлен и задорно ткнула его в бок. — Киснуть можно в школе и дома. Нечего пачкать «Бурхан» своей чёрной энергией.

— Да не кисну я, — отмахнулся Максим и посмотрел на Сашу. — Просто думаю.

— О чём?

— О том, что нужно готовиться к войне.

— Это факт! — обрадовалась Аюна.

— Думаешь, Сёма пойдёт в атаку? — спросил Саша. Он чувствовал себя виноватым.

— Да пусть хоть весь штаб сюда ведёт! — крикнула Аюна. — Никто ещё не приближался к «Бурхану» на расстояние выстрела!

— Тише ты, — усмехнулся Максим. — Я позвоню Косте. Нужно следить за Мордором. Пусть он постоит в карауле, а мы пока всё подготовим.

Костя был одноклассником Максима и Аюны. Они взяли его в штаб, потому что Костя был известным пироманом. Его стихией были петарды и фейерверки. Лучшего союзника было не найти. Единственной проблемой было то, что он жил на другой стороне проспекта Жукова и не часто приходил в Городок. Но сражение с «Минас Моргулом» он, конечно, не захотел бы пропустить.

— Итак, война! — провозгласил вождь.

— Война! — отозвались его воины.

Письмо. 10 февраля

Приписка сверху:

«Мама зашла в комнату. Как всегда без стука. А сама просит стучать. И не входить, если она медитирует. Увидела, как я подписываю конверт, и, кажется, поняла, что я пишу кому-то письма».

Стрелка уводит на оборотную сторону листа. Там сверху приписано таким же мелким почерком:

«Но она никогда не догадается, кому я пишу. Вот бы удивилась, если б узнала! Ну всё, пока. Чтобы написать это, пришлось вскрыть конверт. Сейчас буду его опять заклеивать».

«Привет.

У меня всё как обычно. Мой дядя Филипп, это тот, что живёт во Франции с тётей Таней, учит русский язык. И на Новый год прислал нам открытку, потому что сам приехать не смог. У них там Новый год не отмечают. И написал в открытке: „Мои дела — кака бычна“. Мы все долго смеялись. Тебе, наверное, тоже было бы смешно. В следующий раз обязательно приезжай на Новый год. Пельменей было столько, что мы всё не съели. А тётя Таня уже не приедет. Она беременна и летом будет рожать.

А ты знаешь, как рожают шаманки? Мне вчера Аюна рассказала. Они сами разрезают себе живот, вынимают трёхмесячного ребёнка и зарывают его в золу. Там он должен дозреть. А если так не сделать, он превратится в комок чёрных светлячков. И рожать придётся светлячками, а ребёнка не будет. Ещё Аюна говорит, что женщина должна снять свою голову, поставить её себе на колени и так сесть возле золы с малышом. Петь песни и искать у себя в волосах вшей. Ну, в это я не очень верю. Правда, Аюна говорит, что так рожают только чёрные шаманки. Отец у неё — белый шаман, а она хочет быть чёрной, только не говорит ему об этом. Это тайна.

Я бы не стал жениться на шаманке, это точно. Страшно подумать, что она будет рожать вот так — без головы и в золе. Представляю, что бы сказал на это дедушка.

Ещё у Аюны есть родовая яма. Где она находится — большая тайна, и Аюна никому не говорит. Тот, кто узнает, где её яма, получит над ней власть. Она дочь шамана, а за такими людьми охотятся злые духи. Хотят прогнать из них душу и занять её место, и так сделаться очень сильными. Но шаманов защищает родовая яма.

Они как родятся, отдают взрослым свой послед. Аюна говорит, что это такой мешок, в котором появляются все дети. Я спрашивал у мамы, где мой послед, а она сказала, что это только у бурятов бывает, а у меня такого не было, и вообще, нечего всякие глупости спрашивать. Жаль. Так вот, послед Аюны положили в берестяную коробку, присыпали зерном и углями. Положили туда чароитовый