Куда ты скачешь гордый конь… - [21]

– Ну что чернокнижник, – потягивая пиво, сказал Гуляй, – С этого дня я Франц Лефорт, а ты Яков Брюс и старые имена прячем в древний ларь? Так?

– Так, кто бы спорил, – бас его ударил в низкий потолок, так что загудели прокопченные балки.

– Тихо ты труба иерихонская, – улыбнулся Лефорт, – А то с тобой тайны обсуждать, что на Торгу царев указ читать. Начинаем собирать людей нужных вкруг царя молодого – Петра, – опережая его вопрос, уточнил он какого из двух царей, – Людей собирать, полки обучать, врагов находить и бороться с ними не на жисть, а на смерть. Чего молчишь?

– А что греметь-то? – понятливо кивая, удивился Брюс, – Надо как в Новом Израиле, всю братию убрать, куда по далее: от семей, от бояр, от гостей, от жидов, от соблазна всякого. По далее и по тише.

– Во! Ты ж золотая голова чернокнижник. Всех собираем и в обитель дальнюю. Там выучим, через огонь, воду, медные трубы проведем и тогда посмотрим. Кто чистый? Кто нечистый? – Лефорт хитро сощурился.

– Опять на баранов и козлищ делить, – Брюс отхлебнул из кувшина.

– А то, как же. Услужливый дурак – опаснее врага. А пока пора государя в гости звать. У него слюна течет, как у подростка, что сахарного петушка на ярмарке увидел. Ему сладенького хочется. Надо дать. Так что, до встречи чернокнижник у меня в дому, – он залпом осушил кувшин и встал, – А ты брат научись пить, как теперь пьют, кувшинами, а то в кумпанство не возьмут, ни двор, ни солдаты, – надел шляпу, щеголевато поправил кружевной манжет и повернул к двери.

– Государь собирается на моленье в Троицкую обитель, – как бы, между прочим, заметил Брюс, – Молить на первенца.

– Вот там мы его и возьмем! – резко обернулся Лефорт, – А братия поможет! Голова ты, колдун!

Петр с Евдокией отходили от настоятеля, получив благословение у святых мощей самого преподобного Сергия Радонежского. Царица неосторожно споткнулась на крутом крыльце и упала бы, не успей ее поддержать галантный полковник в черном камзоле. Петр узнал масленые черные глаза, в которых он увидел отблеск собственной славы, тогда на венчании его на царство.

– Падать царице не пристало. Дурная примета, – сказал человек в черном, – Тем более, когда на сносях.

– Спасибо боярин, – глухо обронил Петр, – Предложение твое помню, в гости жди.

– Жду, хоть и не боярин. Государю, самодержцу всегда угодить рады, – Лефорт помог сойти Евдокии с высокого крыльца и отступил в сторону.

Царственная пара медленно шла по монастырскому двору под перезвон колоколов, стрельцы салютовали бердышами, и никто не заметил, как к царю метнулась черная тень. Монашек выхватил из-за пояса нож, но умелая рука человека, заступившего ему дорогу, отвела удар, слегка порезав себе ладонь. Стрельцы и служки Ромодановского скрутили монаха и оттащили в низкий погреб.

– Это что это он? – растерялся Петр, – Это кто? Чего он?

– Не в себе он государь, – выступил настоятель, – Юродивый местный. Все антихриста ждет. Вроде как тот явиться на землю должен. Одно не могу в толк взять, откеда у него нож взялся. Видать недобрая рука вложила. Но не по умыслу государь, поверь. Токмо по скудоумию.

– Да и черт с ним! – уже отошел от страха царь, – А что за человек, что меня собой прикрыл? Позвать пред светлые очи мои! – подвели спасителя, – Ты кто!?

– Я Яков Брюс. Сын дворянина царского Вилема Брюса, – спокойно, перевязывая белым платком руку, ответствовал он.

– Отныне мы с тобой братья на крови! Все слыхали!! Он брат мне!!! И почести все как брату моему. И пускать ко мне полночь за полночь, и все! – Петр обнял Брюса. Голос его сорвался на фальцет, дал знать пришедший страх, – Приходи Яков к Лефорту, я у него завтра буду. Потолкуем.

– Спасибо государь, – Яков склонил колено, как принято на западе, – За любовь за ласку. Буду у Лефорта. А тебе готов служить, Словом и Делом.

– Вот! С него пример берите! Иноземец, а обычаи наши и законы чтит! И покорность к государю имеет! – Петр повернулся, махнул стрельцам и поехал в Преображенское.

Все удалось. Монашеской братии кланялись в ноги за помощь, особливо монашку юродивому, что чуть себя под стрелецкие бердыши не подставил.

На следующий день Лефорт принимал государя у себя в маленьком домике на берегу Яузы. Все в его приюте был миниатюрным подобием замка. На стенах висели картины и гобелены. Стоял стол, уставленный изысканными яствами. В кувшинах пенилось пиво и в бутылях искрилось вино. Были офицеры из рейтарских полков: Гордон и другие, были стрелецкие воеводы, такие как Шереметев и Голицын младший, был званный Брюс и пришедшие с Петром Меньшиков и Апраксин. И, конечно же, был всесильный Ромодановский, пригляд за царем и порядком на землях Русских. Но больше всего поразило Петра, что вместе со всеми в зале присутствовали дамы. Дочери и жены тех же офицеров и кабатчиков из Немецкой слободы. Они чувствовали себя совершенно свободно, смеялись и о чем-то увлеченно беседовали между собой. Разговор пошел о том, о сем. О торговле, солдатах, войне, флоте, цветах, выпивке, еде, конечно же, о женщинах, в общем, не о чем, как и все застольные разговоры. Мельком Лефорт несколько раз упомянул о западных землях, где все не так, все по-другому. Петр подошел к хозяину, громко спросил, выкатив глаза: