Куда она ушла - [26]
Вот только в последнюю минуту Ким поменяла решение и приняла приглашение университета Брандейса в Бостоне. Я был в бешенстве. После аварии мы частенько обсуждали состояние Мии в кратких беседах и передавали ее бабушке с дедушкой всю относящуюся к делу информацию. Все наши разговоры мы держали в секрете, понимая, что Миа прибьет нас, узнай она, что мы сговорились за ее спиной. Но теперь и я, и Ким были в Команде Мии. И если я сам не мог поехать в Нью-Йорк, я чувствовал, словно это была обязанность Ким — быть рядом с ней.
Я побесился еще какое-то время, пока одним жарким июльским вечером, где-то за месяц до их совместного отъезда, Ким не заглянула в дом дедушки и бабушки Мии, чтобы посмотреть с нами фильм. Миа рано ушла спать, поэтому мы вдвоем досматривали какое-то претенциозное зарубежное кино. Ким все пыталась поговорить со мной о Мии, о том, как хорошо продвигалось ее выздоровление, и просто кудахтала о фильме, как назойливая курица. Наконец, я не выдержал и велел ей заткнуться. Сузив глаза, она начала собирать свои вещи.
— Я знаю, что ты расстроен, и это вовсе не из-за идиотского фильма, поэтому, почему бы тебе уже не наорать на меня, чтобы мы могли покончить с этим? — заявила она и… разрыдалась. Я ни разу не видел, чтобы Ким плакала, а тем более так — навзрыд. Даже на похоронах она оставалась спокойной, поэтому я сразу же почувствовал себя последним ублюдком, извинился и неловко приобнял ее.
Закончив распускать сопли, она вытерла глаза и рассказала, как Миа заставила ее выбрать Брандейс.
— Я, правда, хотела туда поступить, понимаешь? После всех этих лет в анти-иудейском Орегоне, мне хотелось поступить в еврейскую школу. Нью-Йоркский университет, конечно, неплохой вариант, и там много евреев. Но она разозлилась. Сказала, что ей «не нужны няньки». Ее точные слова. Она поклялась, что если я поеду в Нью-Йоркский университет, она поймет, что мы сговорились присматривать за ней. Она заявила, что порвет со мной все отношения. Я сказала, что не верю ей, но в ее глазах был взгляд, который я никогда прежде не видела. Она говорила серьезно. Поэтому я послушалась. А ты знаешь, какие связи мне пришлось подключить, чтобы вернуть свое место перед самым началом занятий? Вдобавок я потеряла деньги, внесенные за обучение в Нью-Йоркском университете. Но все это неважно. Главное Миа счастлива, а, как ты знаешь, не так уж много вещей радуют ее в последнее время. — Ким печально улыбнулась. — Не знаю, почему я чувствую себя такой несчастной. Возможно, из-за чувства вины. — И она снова начала плакать.
Просто оглушительный знак. Наверное, я заткнул уши в тот момент. Но сами финальные аккорды подкрались совсем бесшумно.
Миа уехала в Нью-Йорк. Я вернулся в Дом Рока. Возобновил занятия в колледже. Жизнь продолжалась. Первые пару недель мы с Мией обменивались содержательными письмами по электронной почте. Ее были о Нью-Йорке, учебе, музыке, школе. Мои — о встречах со звукозаписывающими студиями. Лиз запланировала для нас ряд концертов ближе ко дню Благодарения — и, учитывая, что я несколько месяцев не держал в руках гитару, нам предстояли серьезные репетиции — но, по настоянию Майка, мы решили сначала уладить рабочие вопросы. Мы ездили в Сиэтл и Лос-Анджелес, встречались с представителями лейблов. Несколько парней из Нью-Йоркских студий приезжали в Орегон послушать нас. Я рассказывал Мие об их обещаниях отполировать наше звучание и сделать из нас суперзвезд. Мы отчаянно пытались держать себя под контролем, но было немыслимо трудно не поддаться их романтике.
Мы с Мией так же регулярно созванивались каждый вечер перед сном. Она обычно была выжатой как лимон, поэтому разговоры были недолгими. Всего лишь возможность услышать голоса друг друга, сказать «я люблю тебя» в реальном времени.
Однажды вечером где-то на третьей неделе с начала семестра я позвонил позже обычного, так как мы ужинали в Портленде в ресторане Le Pigeon с представителями студии, и встреча немного затянулась. Когда звонок переключился на голосовую почту, я решил, что она уже спит.
Но на следующий день от нее не было письма.
«Прости, что припозднился. Ты злишься?» — отправил я ей смс-сообщение.
«Нет» — пришел ответ. И от сердца отлегло.
Но тем вечером я позвонил вовремя, а звонок снова перебросило на голосовую почту. И на следующий день имейл от Мии содержал лишь пару сжатых предложений о том, что репетиции с оркестром становятся все более напряженными. Я находил этому простые объяснения. Учеба требовала много времени. В конце концов, она же поступила в Джуллиард. У ее виолончели не было WiFi. И ведь это Миа — девушка, которая играет по восемь часов в день.
Но затем я начал звонить в разное время: просыпаясь с утра пораньше, чтобы застать ее перед занятиями, дозваниваясь во время обеда. И мои звонки постоянно отсылались на голосовую почту. Она ни разу не перезвонила. Ни разу не ответила на смс-сообщения. Я все еще получал от нее имейлы, но далеко не каждый день. И хотя мои письма содержали кучу вопросов, отражающих мою крайнюю степень отчаяния — «Почему ты не берешь трубку?», «Ты потеряла телефон? Ты в порядке?» — ее ответы безупречно отмалчивались по этому поводу. Она просто утверждала, что слишком занята.
