Куда она ушла - [19]

— После тебя, — говорит она, указывая на ограду и беседку позади нее. — Устраивайся в беседке. А я закрою калитку.

Я делаю, как она сказала, и через минуту Миа присоединяется ко мне. Здесь темно, единственный источник света — рассеянное сияние ближайшего уличного фонаря. Миа прикладывает палец к губам и жестом призывает меня пригнуться.

Я слышу, как кто-то на улице кричит:

— Куда, черт побери, он делся?

— Он пошел сюда, — отзывается женщина с нью-йоркским акцентом. — Я клянусь.

— Ну, и где он?

— Может, в парке? — высказывает предположение женщина.

Громыхание калитки эхом разносится по саду.

— Закрыто, — произносит парень. В темноте я вижу ухмылку Мии.

— Может, он ее перепрыгнул.

— Здесь футов десять, — отвечает парень. — Через такой забор так просто не сиганешь.

— Думаешь, у него способности супермена? — спрашивает женщина. — Можно забраться туда и проверить.

— И порвать мои новые штаны от Армани об этот забор? Люди не всесильны. И, похоже, там никого нет. Наверное, ему удалось поймать такси. И нам следует сделать то же самое. Один мой источник сообщил, что Тимберлейк сейчас в Breslin (ресторан ¬— прим. ред.).

Я слышу, как звук шагов отдаляется, но некоторое время продолжаю молчать просто для безопасности. Миа первой нарушает молчание.

— Думаешь, у него способности супермена? — спрашивает она, абсолютно точно подражая голосу женщины, а затем начинает смеяться.

— Я не собираюсь рвать свои новые штаны от Армани, — подыгрываю я. — Люди не всесильны.

Миа смеется еще громче. Напряжение у меня внутри ослабевает. Я почти уже улыбаюсь.

Отсмеявшись, Миа поднимается, отряхивает спину от грязи и садится на скамейку в беседке. Я делаю то же самое.

— Должно быть, это случается с тобой постоянно.

Я пожимаю плечами.

— Хуже всего в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. И в Лондоне. Хотя сейчас везде так. Даже фанаты продают свои фото таблоидам.

— Все в игре, да? — говорит Миа. Теперь она больше похожа на Мию, которую я когда-то знал, а не на известную виолончелистку с благородным лексиконом и европейским акцентом, как у Мадонны.

— Каждый хочет урвать кусок, — отвечаю я. — К этому привыкаешь.

— Привыкаешь ко многим вещам, — признает Миа.

Я киваю в темноте. Мои глаза привыкли к ней, так что я могу разглядеть, что сад довольно большой, траву пересекают мощеные дорожки, а кое-где встречаются цветочные клумбы. Время от времени в воздухе вспыхивают крохотные огоньки.

— Это светлячки? — спрашиваю я.

— Да.

— В центре города?

— Ага. Раньше меня это тоже удивляло. Но если есть хоть клочок зелени, эти малыши найдут его и осветят. Они прилетают всего на пару недель в году. Мне всегда интересно, где они находятся все остальное время.

Я задумываюсь над этим.

— Может быть, они продолжают жить здесь, но им просто нечего освещать.

— Возможно. Этакая версия зимней депрессии для насекомых, хотя букашки должны попробовать жить в Орегоне, если и правда хотят узнать, что такое унылая зима.

— Как ты достала ключ от этой калитки? — интересуюсь я. — Живешь где-то неподалеку?

Миа качает головой, потом кивает.

— Да, для того чтобы получить ключ, ты должен жить в этом районе, но я здесь не живу. Этот ключ принадлежит Эрнесто Касторелю. Или принадлежал ему. Когда Эрнесто был приглашенным дирижером в филармонии, он жил недалеко отсюда, и ключ от сада перешел к нему на правах аренды. В то время у меня были проблемы с соседкой по комнате — эта проблема постоянно меня преследует — поэтому я часто заявлялась к нему без приглашения, а после того, как он съехал, я «нечаянно» оставила ключ у себя.

Не знаю почему, но я вдруг ощущаю себя таким дураком. После Мии у тебя было столько девушек, что ты сбился со счета, взываю я к своему разуму. Не похоже, чтобы ты маялся от воздержания. Думаешь, она хранила тебе верность?

— Ты когда-нибудь видел, как он дирижирует? — спрашивает Миа. — Он всегда чем-то напоминал мне тебя.

Не считая сегодняшнего вечера, мне не приходилось слушать так много классической музыки с тех пор, как ты уехала.

— Я понятия не имею, о ком ты говоришь.

— Касторель? О, он великолепен. Он родом из венесуэльских трущоб, и благодаря программе, помогающей детям с улицы овладевать музыкальными инструментами, к шестнадцати годам стал дирижером. В двадцать четыре он уже был дирижером в Пражской Филармонии, а сейчас он художественный руководитель Чикагского Симфонического Оркестра и работает в той самой программе в Венесуэле, которая позволила ему выбиться в люди. Он из тех, кто дышит музыкой. Совсем как ты.

Кто говорит, что я дышу музыкой? Кто говорит, что я вообще дышу?

— Вау, — произношу я, стараясь утихомирить ревность, на которую у меня нет прав.

Миа смотрит на меня и внезапно смущается.

— Прости. Я иногда забываю, что не весь мир посвящен в мельчайшие делали классической музыки. В нашем мире он весьма знаменит.

Ага, а моя девушка знаменита в остальном мире, думаю я. Но знает ли она обо мне и Брин? Чтобы не слышать о нас, нужно зарыться головой в песок. Или вам придется намеренно избегать новостей обо мне. Или, может, вы просто известная виолончелистка, которая не читает газет.