Куда не залетал орел - [2]

21, 22 и 23 июня над группой летают итальянские самолеты. 23-го же появляется и первый самолет шведской спасательной экспедиции, который сбрасывает группе одежду и письмо с просьбой точно указать место, где может сесть самолет, так как шведы хотят сделать попытку снять больных со льда.

Это очень трудно, льдина сильно уменьшилась в размерах, лагерь уже дважды переходил с места на место, спасаясь от появлявшихся трещин. Размеры льдины уже не превышают 200 X 300 метров.

* * *

Олаф Лундборг в десятый раз осмотрел от мотора до хвоста свой новенький фоккер «CV». На всех пробах 420 «лошадей», заключенных в стальные цилиндры «Бристоль-Юпитера»[1], дышали четко и ровно. А сегодня утром какая-то соринка забралась в горло «Юпитера», и он то-и-дело подозрительно покашливал. Но Лундборг уже крепко поверил в свою звезду. Шутка ли, ведь козырный туз — генерал Нобиле — был уже у него в кармане! Вчера, 23 июня (О, Олаф навсегда запомнит этот блистающий день!), он перевез со льдины начальника экспедиции «Италии» на своем самолете. Со своим верным другом, наблюдателем и механиком Жокером, они сделали неплохое дело. Будет о чем порассказать в Норвегии!..

Сегодня Олаф отправляется один на льдину (теперь уже не Нобиле, а Вильери), чтобы снять второго больного — механика Чечиони — и еще кого-нибудь из пострадавших. Ради того лишь, чтобы иметь возможность взять второго пассажира, Лундборг решил отказаться даже от верного Жокера.

Жокер очень недоволен. Он слишком осторожный человек, чтобы верить в машину, даже самую надежную. Особенно когда машина начинает подозрительно «кашлять». Начальник экспедиции капитан Торнборг тоже не особенно доволен решением Лундборга. Но ему неудобно возражать, чтобы не ронять духа решительности, который может поднять у его летунов успех Лундборга. Расхаживая по льду берегового припая в маленькой бухточке около Кингсбея, Торнборг курит папиросу за папиросой.

«Эх, Олаф, Олаф, — думает он, — еще в школе ты был сорви-головой. И когда-нибудь ты себе голову действительно сорвешь. Судьба не любит, когда ее искушают слишком долго… Я бы не полетел один в эти проклятые льды…»

Но тут же, когда к нему подходит бодрый рослый Лундборг, Торнборг крепко жмет ему руку на прощанье и желает успеха:

— Ну, Олаф, я верю, старик, что тебя кривая вывезет. Помнишь, как в школе ты всегда бывал наверху ездящей пирамиды? Желаю тебе и сегодня еще раз оседлать судьбу… Только, смотри, будь осторожен. Льды не станут с тобою шутить, если ты окажешься в их объятиях.

— Ничего, старина, самые холодные объятия сделаются жаркими, когда у тебя на борту есть дюжина доброго коньяку!

Через четверть часа на льду оглушительно ревет «Юпитер», взметая пропеллером снежный буран. Мотористы с трудом удерживают фоккер, пока над козырьком не появляется толстая меховая перчатка Лундборга в знак того, что у него все готово к старту. Мотористы падают в снег, и, влекомый четырьмястами «лошадей», аппарат быстро несется по льду бухточки, прославленной историческим стартом Амундсена на двух самолетах в 1925 году.

Лундборг — весь внимание. Тонкие стрелочки многочисленных приборов, контролирующих работу мотора, дрожат у него перед глазами. Рукоятка управления крепко зажата в сильной руке. Машина делает несколько кругов над сверкающим простором бухты Кингсбея и, послушная указанию компаса, уходит на норд-ост.

Там, к норд-осту, на одиноко дрейфующей льдине остались пять карт из колоды счастья Олафа Лундборга. По крайней мере, две из этих пяти карт должны быть у него в кармане сегодня же!..

Лундборг горд и упоен своей силой. Мощный рев «Юпитера» вселяет в него уверенность в своих силах. Дирижабль «Италия» сломал себе шею под своим собственным лозунгом, вышитым золотыми буквами на зелено-красном флажке: «Куда не залетал орел». Но он, Олаф Лундборг, уже доказал один раз, что шведские летуны действительно могут пробираться туда, куда не залетал орел, и вырывать у грозной Арктики ее жертвы.

Сегодня, 25 июня, рассекая холодный воздух, мчится фоккер Лундборга навстречу высоко стоящему над горизонтом солнцу. Ослепительные лучи пронизывают толстый слой клубящихся как пар облаков. И розовые облака огромными волнами бегут навстречу самолету, окруженные короной ослепительного золотого сияния. Отраженные ледяными полями лучи полярного солнца так ярки, что нет никакой возможности смотреть без темных предохранительных очков ни на лежащие внизу льды, ни на клубящиеся над ними облака.

Мотор монотонно гудит. Холодный ветер свистит вокруг защитного козырька пилотского сиденья фоккера. Подходит к концу второй час полета.

Облака все более густыми волнами накатываются с севера. Наконец эти волны делаются настолько плотными, что лучи солнца становятся все менее ослепительными, а затем совсем исчезают. С их исчезновением все кругом погружается в скучную белесую муть, режущую глаза своей незапятнанной белизной. Все это уже значительно меньше нравится Лундборгу. Накатились облака, а за ними ничего не стоит притти и туману. А туман в этих краях — это густое молоко, в котором нечего и мечтать о какой бы то ни было посадке на льдину Вильери.