Куда мы, папа? - [10]

Наверное. Я пытался избежать страшного вопроса: «Чем занимаются ваши дети?»

Хотя мог бы соврать…

«– Тома в США, в Массачусетсе, в Институте Высоких Технологий. Пишет диплом про ускорители частиц. У него все хорошо, он доволен, встретил девушку по имени Мэрилин, американку, она очаровательна. Скорее всего, Тома останется в Америке.

– Вам, наверное, тяжело расставаться с ним надолго?

– Америка не на другой планете. К тому же главное, чтобы он был счастлив. Он часто звонит, рассказывает новости. А вот Матье, который отправился на архитекторскую стажировку в Сидней, тот, зараза, о родителях забывает…»

Впрочем, я мог бы ответить честно.

«– Вы правда хотите знать, чем они занимаются? Матье ничем не занимается. Его уже нет на свете. Вы не знали, не извиняйтесь, смерть ребенка-инвалида часто проходит незамеченной. Люди думают – это облегчение… А Тома по-прежнему в своем медико-педагогическом центре, бродит по коридорам со старой изжеванной куклой в руках и разговаривает сам с собой, кричит, визжит.

– Он ведь уже вырос. Сколько ему сейчас лет?

– Он не вырос. Может, постарел. Но не вырос. Люди, у которых в головах опилки, не вырастают».

Когда мне было шесть лет, я чудил, всеми силами стараясь привлечь к себе внимание. На рынке я воровал у торговца рыбой селедку и потом гонялся с ней за девочками, стараясь приложить ее к голым ногам и рукам, пугал, в общем.

В коллеже я играл в Байрона и повязывал себе галстук пышным бантом, я был романтиком. Демонстрируя свой мятежный дух, я как-то раз отнес статуэтку Богородицы в мужской туалет.

В магазине, чтобы меня отпугнуть, стоило лишь сказать: «Эта модель весьма популярна, все ее покупают». Я не хотел быть как все.

Позже, когда я стал работать на съемках, я тоже всегда искал оригинальности, любил необычные ракурсы.

Помню, художник Эдуар Пиньон, о котором я снимал документальный фильм, рассказал мне забавную историю. Как-то раз он рисовал оливковые деревья, а мимо проходил мальчишка. Паренек взглянул на картину и говорит: «То, что вы тут изобразили, совершенно ни на что не похоже». А польщенный Пиньон ответил: «Ты сделал мне самый лучший комплимент. Сложнее всего нарисовать то, что не имеет аналога».

Мои дети не имеют аналога. И я как большой оригинал должен быть доволен.

Во все времена во всех школах на задней парте прямо около батареи всегда найдется одинокий ребенок с пустым взглядом. Стоит ему открыть рот, чтобы ответить на вопрос, все хохочут. Ребенок с пустым взглядом несет полную чушь, потому что не понимает вопросов и никогда не поймет. Преподаватель-садист способен изгаляться над школьником довольно долго – это развлекает детей и повышает учительский рейтинг.

Ребенок с пустыми глазами стоит посреди ощетинившегося класса в растерянности, он не хочет смешить народ, напротив. Он несет чушь не нарочно. Он хотел бы понять вопрос, он старается, но ничего не выходит, потому что он не в силах понять.

В детстве я всегда смеялся над такими ребятами, теперь я им сочувствую. Я думаю о своих сыновьях.

К счастью, в школе над Матье и Тома издеваться не будут. Ведь школы мои мальчики никогда не увидят.

Не люблю слово «инвалид». Это латинское слово, в переводе означающее «бессильный».

Слово «ненормальный» я тоже не люблю, особенно, когда его используют применительно к детям.

Ведь, в сущности, что значит – нормальный? Такой, каким надо быть, стоит быть, удобно быть? Такой, как большинство других людей? То есть усредненный? Обычный? Не люблю ничего обычного, меня привлекает то, что выше среднего или ниже среднего – почему бы и нет? Мне интересны белые вороны, а не серые мыши.

Если человек отличается от общей массы, это не значит, что он хуже других, он просто не похож на других. Если мы говорим «это необычная птица», мы можем иметь в виду птицу с головокружением или птицу, которая по памяти насвистывает сонаты Моцарта для флейты.

Необычная корова может уметь звонить по телефону.

Когда я называю своих детей «необычными», это подразумевает разные выводы.

Эйнштейн, Моцарт и Микеланджело были самыми что ни на есть необычными.

Если бы вы были обычными, я бы отвел вас в музей. Показал бы Рембрандта, Моне, Тернера… И снова Рембрандта…

Если бы вы были обычными, я бы дарил вам музыкальные диски и слушал бы вместе с вами Моцарта, Бетховена, Баха… И снова Моцарта…

Если бы вы были обычными, я дарил бы вам книги. Превера, Марселя Эме, Кено, Ионеско… И снова Превера…

Если бы вы были обычными, я водил бы вас в кино. На фильмы Чаплина, Эйзенштейна, Хичкока, Бунюэля… И снова Чаплина…

Если бы вы были обычными, я бы водил вас в лучшие рестораны Шамболь-Мюзиньи…[12] И снова Шамболь-Мюзиньи…

Если бы вы были обычными, мы устраивали бы теннисные, баскетбольные, волейбольные матчи.

Если бы вы были обычными, мы поднялись бы на колокольню готического собора и увидели бы мир с высоты птичьего полета.

Если бы вы были обычными, я дарил бы вам модные шмотки, чтобы вы выглядели круче всех.

Если бы вы были обычными, я бы возил вас с вашими невестами на танцы в старой машине с откидным верхом.

Если бы вы были обычными, я бы втихаря подбрасывал вам деньжат – на подарки для ваших девушек.