Кучум - [6]

— Хорошо, комаров пока нет, а то бы заели давно…

— А эти комары как? — Кучум кивнул в сторону долбленок.

— Э-э-э… хан! Разве у них есть крылья? То караси, а не комары. Сонные караси, ленивые, — скривился, показывая полное презрение к противнику. — Пусть себе плавают. Нам они не мешают.

— Раненых нет?

— Ни единого, мой хан.

— Но глазеть на этих карасей я больше не желаю, — Кучум сплюнул в воду и смотрел, как плевок застыл у конской ноги, постепенно растворяясь в ней. — Сделаем так. Пусть твоя сотня прикроет отход первой, а потом меняется местами. Мы с тобой отходим последними. Все понял?

— Конечно, что тут не понять. Отходим…

— Не просто отходим, а медленно, прикрывая друг друга.

— Пусть будет так, хан, — беспечно пожал плечами Кутай-бек. — Значит обратно в Кашлык возвращаемся? — он все же хотел незаметно, исподтишка уколоть Кучума.

— Когда-нибудь мы вернемся в Кашлык, но не сегодня. Отдавай приказ.

Вторая сотня по приказу Кутай-бека растянулась строем на две стороны, образовав широкий проход для первой. И нукеры под предводительством Сабира медленно попятились назад, огрызаясь как раненый зверь, поводя угрожающе луками и копьями в сторону карагайцев. Кучум подумал, что эти воины, многие из которых пришли с ним когда-то из-под Бухары, не предадут, не бросят, скорее умрут, чем позволят упасть хоть волосу с его головы. Приятно было смотреть, как покрытые сабельными шрамами нукеры неспешно отступают, не выказывая паники или малейшей растерянности. Таким же неспешным шагом они проходили мимо его шатра во время посещения Кашлыка послами от других правителей. Вот они прошли меж прикрывающих их рядов и остановились, образовав ровный строй для выхода второй сотни. Так меняясь местами, не подпуская к себе близко плывущих следом карагайцев, они выбрались наконец на сушу, где рос густой хвойный лес и виднелась уходящая вдаль широкая тропа. Только раз позади раздался чей-то крик, звонкие удары веслом о воду, всплески, но и они быстро смолкли.

— Всем разводить костры! — приказал Кучум. — Выжимайте одежду и сушите на огне. Остаемся здесь до вечера. А вам проследить за мятежниками и выставить охрану, — кивнул Сабиру и Кутай-беку.

Но Сабир вскоре вернулся и, радостно улыбаясь, сообщил:

— Взяли, мой хан…

— Кого? — удивился тот, забыв уже о своем прежнем распоряжении, но по сияющему лицу сотника понял, кого он имеет в виду. — А-а-а… Ну, веди, веди. Одного взяли?

— Остальных зарубили, — все так же радостно улыбаясь, поведал Сабир. — А надо было и тех привезти?

— Поглядим, что этот скажет.

Сабир провел Кучума на небольшую полянку, где сидел привязанный спиной к разлапистой ели совсем еще молодой карагаец. Он с тоской поглядывал на своих охранников, тех самых плотных и кряжистых воинов, с которыми совсем недавно совещался сотник. Они еще не успели обсохнуть и стояли, подрагивая от холода, стуча зубами, вода капала с них, и когда Кучум махнул им рукой, что могут идти, то с радостью побежали к ближайшему костру, даже не взглянув на доставленного ими пленника.

— Как зовут? — присаживаясь на корточки, спросил Кучум.

— Маймыч,* — трясясь всем телом, покорно отозвался тот.

— Точно, Маймыч, — ухмыльнулся Кучум, оглядывая тщедушное тело карагайца, что так же неимоверно дрожал от холода и страха, с ужасом смотрел на беседующего с ним человека. — Догадался, кто я? — Тот еще сильнее затряс головой. — Вот и хорошо, значит, все поймешь с первого раза. — Кучум вытащил из-за пояса кинжал и поднес его к пленному, закрывшему от страха глаза. — Не бойся, я не стану тебя убивать, — и с этими словами он разрезал ремни на руках и ногах карагайца, но тот даже не шевельнулся и лишь сильнее вжался в комель ели, словно пытался врасти в нее. — Встань, — резко приказал хан. — Пленный вскочил и тут же упал назад, больно ударившись головой о корень. Так он и лежал, как вынутый из силков зайчонок, лишившийся сил от испуга. — Видишь, — провел кинжалом перед его лицом Кучум, — я могу лишить сил любого человека, а тебя, Маймыч, уже лишил.

— Пощади, хан, — прошептал тот и заплакал, — меня мать дома ждет.

— Выполнишь все, что я прикажу, вернешься к матери. Скажи, выполнишь? Да? А не то… умрешь медленно и мучительно. Ты не сможешь шевельнуть рукой или ногой, коль ослушаешься, и будешь долго так лежать и видеть, как разлагается твое тело, его разъедают черви, вывалятся наружу кишки, и пока не вытекут глаза, ты все будешь видеть, но и после этого еще долго, много дней, чувствовать все происходящее с твоим телом. Ты в моих руках и не смеешь ослушаться моего приказа. Попробуй, шевельни хоть пальцем. — Пленный бросил взгляд на прижатые к туловищу руки и потому как напряглись вены у него на лбу, было понятно, каким неимоверным усилием он заставляет сделать хоть одно движение пальцами. Но те не слушались, словно окаменели, и слезы покатились по сморщенному лицу пленного, делая его еще более жалким и беспомощным. — Не надо реветь, ведь ты мужчина. Все кончится хорошо, коль будешь слушать меня. Договорились? — Маймыч захлопал короткими ресницами, но страх не уходил из глаз, и так он слушал Кучума, теперь уже окончательно став похожим на кролика, лежащего перед раскрывшим пасть удавом.