Кубок Нерона - [55]

Когда я, отперев два замка, отворил дверь, на меня пахнуло спертым воздухом. Для взломщика мои замки, конечно, не препятствие, но какое–то время он с ними все ж таки провозится. На коврике под почтовой щелью лежали газеты, пачка счетов и открытка от приятеля, который плавал на яхте где–то в Вест–Индии. Я прошел в гостиную, раздвинул шторы, открыл дверь на террасу.

Все было как обычно, разве что цветы в горшках изрядно привяли. Ну да не беда — сейчас польем и немножко подкормим. И тем не менее что–то было не так, что–то изменилось. Я постоял посреди комнаты, но никак не мог сообразить, в чем дело, только чуял: что–то неладно.

Я огляделся, проверил, на месте ли футляр с запасными ключами от магазина — он лежал в шкафу за книгами, на верхней полке,— выдвинул ящики со столовым серебром, осмотрел коллекцию оловянной посуды и серебряные бокалы. Все тут, ничего не пропало. Лишь в спальне я убедился, что в квартире действительно кто–то побывал. После всех недавних событий я запечатал дверцы платяного шкафа и ящики письменного стола узенькими полосками клейкой ленты. Так вот они были сорваны. Кто–то побывал в квартире, открывал шкаф и ящики стола. Полиция? Или кто–нибудь из моих женевских знакомцев?

Я вышел в переднюю, сел к телефону и набрал номер Калле Асплунда. Секретарша коротко ответила, что комиссар на совещании, но я попросил передать ему записочку с моим именем. Результат сказался тотчас же. Спустя полминуты в трубке послышался его голос.

— Где ты был, черт побери?

— Радушная встреча, нечего сказать.

— Где ты был? — нетерпеливо повторил он, пропустив мимо ушей мои попытки обратить все в шутку.

— В Женеве, Я нашел генераловы деньги.— И я рассказал о своей поездке, о банковском сейфе. О моих приключениях на лыжной трассе и о мистере Ли в гостинице.

Калле Асплунд слушал молча, не перебивая, а когда говоришь с ним по телефону, такое случается редко.

— Ты можешь это доказать? — спросил он, когда я кончил.

— Что доказать?

— Что там в горах на тебя совершили нападение, угрожали тебе. И что Ли в гостинице тоже тебя запугивал.

— Конечно, могу. Джейн Фрайден все это видела.

— Но она работала на них. Ты ее больше не увидишь. И в любом случае она не станет свидетельствовать против этих типов, в твою пользу.

— А банковский служащий? Я же был там, справлялся о счете.

В трубке было тихо. И это не предвещало ничего хорошего.

— Ты можешь доказать только, что побывал в банке и справлялся о цифровом счете. Но когда с тобой пожелал встретиться директор, ты исчез. Увильнул от встречи, которая могла тебя разоблачить. Неужели ты не понимаешь, как истолкует все это нью–йоркская полиция?! У тебя под боком совершено два убийства, а ты без алиби. От одной из жертв ты получил пленку с важной информацией о капиталах генерала Гонсалеса, а сам утверждаешь, что на кассете были всего–навсего рождественские песни и ты передал их незнакомой даме по имени Грета Бергман, о местонахождении которой тебе ничего не известно. Еще ты привез из Америки баснословно дорогой античный кубок, якобы тоже «полученный» от убитой женщины. В свою защиту ты можешь сказать одно: ты был в Женеве и выяснил, что деньги по–прежнему там. Для тех, кто видит в тебе убийцу и вора, это звучит неубедительно.

— Но хоть ты–то мне веришь?

— Да,— послышалось после паузы. Усталое, бессильное «да».— А вот поверят ли американцы... Они будут здесь на той неделе. В понедельник. Нас просили вызвать тебя для допроса.

— Думаешь, они решили меня арестовать?

— Посмотрим,—устало отозвался он.—Посмотрим. Больше я пока сказать не могу. И так уже сказал слишком много.— И Калле положил трубку.

Я долго сидел в передней. Мне–то казалось, что цифровой счет в Женеве укрепит мои позиции, снимет с меня подозрения — стоит только предъявить его. Но теперь я понял, что истолковать это можно по–разному. Может, я просто хотел забрать деньги из банка, а когда узнал, что со мной хочет поговорить директор, сразу смылся, не рискнул встретиться с ним. А чтобы напустить туману, старался теперь представить дело так, будто все время хотел рассказать о счете и передать деньги в руки полиции. Калле прав. Никто не докажет, что я говорил правду об угрозах на лыжне. Я выдаю себя за больного, чтобы на вертолете спуститься вниз. Не возвращаю ни прокатного костюма, ни лыж, а в больнице краду одежду. За гостиницу во всем этом переполохе я тоже не расплатился. Кроме того, я причастен к драке и перестрелке в номере у Джейн. Н-да, невеселая картина.

Впрочем, погодите! Одна возможность у меня пока осталась. Один последний шанс. Найти Грету Бергман! Если, конечно, это ее настоящее имя и если она действительно интересовалась рождественскими песнями. Только это все равно что искать иголку в стоге сена. Кстати, Грета Бергман... Ведь иностранец, которому нужно придумать типично шведское имя, скорей всего, назовет вот это самое, а? Ингрид Бергман и Грету Гарбо знают все. Скомбинировал — и дело в шляпе, получил типично шведское имя.

Со вздохом я прошел на кухню, открыл холодильник — посмотреть, что надо купить. «Tough shit»[58], как говорят в Нью–Йорке, подумал я. Весьма подходящее выражение. Tough shit!