Кубок: Баллады, сказания, легенды - [16]

   Дожди его ран не обмоют,

   И звери костей не зароют.

   Месяц плывет

   И тих и спокоен,

   А юноша-воин

   На битву идет.

Главой поникнув, с быстротою

Гарун свой продолжает путь,

И крупная слеза порою

С ресницы падает на грудь…

   Но вот от бури наклоненный

Пред ним родной белеет дом;

Надеждой снова ободренный,

Гарун стучится под окном.

Там, верно, теплые молитвы

Восходят к небу за него;

Старуха мать ждет сына с битвы,

Но ждет его не одного!..

   «Мать, отвори! я странник бедный,

Я твой Гарун! твой младший сын;

Сквозь пули русские безвредно

Пришел к тебе!»

     — «Один?»

          — «Один!»

— «А где отец и братья?» —

          — «Пали!

Пророк их смерть благословил,

И ангелы их души взяли».

— «Ты отомстил?»

         — «Не отомстил…

Но я стрелой пустился в горы,

Оставил меч в чужом краю,

Чтобы твои утешить взоры

И утереть слезу твою…» —

«Молчи, молчи! гяур[36] лукавый,

Ты умереть не мог со славой,

Так удались, живи один.

Твоим стыдом, беглец свободы,

Не омрачу я стары годы,

Ты раб и трус — и мне не сын!..»

Умолкло слово отверженья,

И все кругом объято сном.

Проклятья, стоны и моленья

Звучали долго под окном;

И наконец удар кинжала

Пресек несчастного позор…

И мать поутру увидала…

И хладно отвернула взор.

И труп, от праведных изгнанный,

Никто к кладбищу не отнес,

И кровь с его глубокой раны

Лизал, рыча, домашний пес;

Ребята малые ругались

Над хладным телом мертвеца,

В преданьях вольности остались

Позор и гибель беглеца.

Душа его от глаз пророка

Со страхом удалилась прочь;

И тень его в горах востока

Поныне бродит в темну ночь,

И под окном поутру рано

Он в сакли просится, стуча,

Но, внемля громкий стих Корана,

Бежит опять под сень тумана,

Как прежде бегал от меча.

СПОР

Как-то раз перед толпою

   Соплеменных гор

У Казбека с Шат-горою [37]

    Был великий спор.

«Берегись! — сказал Казбеку

   Седовласый Шат, —

Покорился человеку

   Ты недаром, брат!

Он настроит дымных келий

    По уступам гор;

В глубине твоих ущелий

    Загремит топор;

И железная лопата

    В каменную грудь,

Добывая медь и злато,

    Врежет страшный путь.

Уж проходят караваны

    Через те скалы,

Где носились лишь туманы

   Да цари-орлы.

Люди хитры! Хоть и труден

    Первый был скачок,

Берегися! многолюден

    И могуч Восток!» —

«Не боюся я Востока! —

   Отвечал Казбек, —

Род людской там спит глубоко

    Уж девятый век.

Посмотри: в тени чинары

   Пену сладких вин

На узорные шальвары[38]

   Сонный льет грузин;

И, склонясь в дыму кальяна[39]

   На цветной диван,

У жемчужного фонтана

    Дремлет Тегеран.

Вот у ног Ерусалима,

    Богом сожжена,

Безглагольна, недвижима

    Мертвая страна;

Дальше, вечно чуждый тени,

    Моет желтый Нил

Раскаленные ступени

    Царственных могил.

Бедуин[40] забыл наезды

    Для цветных шатров

И поет, считая звезды,

    Про дела отцов.

Все, что здесь доступно оку,

    Спит, покой ценя…

Нет! не дряхлому Востоку

    Покорить меня!»

«Не хвались, еще заране! —

   Молвил старый Шат, —

Вот на севере в тумане

   Что-то видно, брат!»

Тайно был Казбек огромный

    Вестью той смущен;

И, смутясь, на север темный

    Взоры кинул он;

И туда в недоуменье

    Смотрит, полный дум:

Видит странное движенье,

    Слышит звон и шум.

От Урала до Дуная,

   До большой реки,

Колыхаясь и сверкая,

    Движутся полки;

Веют белые султаны[41],

    Как степной ковыль;

Мчатся пестрые уланы,

    Подымая пыль;

Боевые батальоны

    Тесно в ряд идут,

Впереди несут знамены,

     В барабаны бьют;

Батареи медным строем

     Скачут и гремят,

И, дымясь, как перед боем,

     Фитили горят.

И испытанный трудами

     Бури боевой,

Их ведет, грозя очами,

     Генерал седой.

Идут все полки могучи,

     Шумны, как поток,

Страшно-медленны, как тучи,

    Прямо на восток.

И, томим зловещей думой,

    Полный черных снов,

Стал считать Казбек угрюмый —

     И не счел врагов.

Грустным взором он окинул

    Племя гор своих,

Шапку[42] на брови надвинул —

    И навек затих.

А. Н. Майков

КТО ОН?

Лесом частым и дремучим[43],

По тропинкам и по мхам,

Ехал всадник, пробираясь

К светлым невским берегам.

Только вот — рыбачья хата;

У реки старик стоял,

Челн осматривал дырявый,

И бранился, и вздыхал.

Всадник подле — он не смотрит.

Всадник молвил: «Здравствуй, дед!» —

А старик в сердцах чуть глянул

На приветствие в ответ.

Все ворчал себе он под нос:

«Поздоровится тут, жди!

Времена уж не такие…

Жди да у моря сиди.

Вам ведь все ничто, боярам,

А челнок для рыбака

То ж, что бабе веретена

Али конь для седока.

Шведы ль, наши ль шли тут утром,

Кто их знает — ото всех

Нынче пахнет табачищем…

Ходит в мире, ходит грех!

Чуть кого вдали завидишь —

Смотришь, в лес бы… Ведь грешно!..

Лодка, вишь, им помешала

И давай рубить ей дно…

Да, уж стала здесь сторонка

За теперешним царем!..

Из-под Пскова ведь на лето

Промышлять сюда идем».

Всадник прочь с коня и молча

За работу принялся;

Живо дело закипело

И поспело в полчаса.

Сам топор вот так и ходит,

Так и тычет долото —

И челнок на славу вышел,

А ведь был что решето.

«Ну, старик, теперь готово,

Хоть на Ладогу ступай,

Да закинуть сеть на счастье

На Петрово попытай».

«На Петрово! эко слово

Молвил! — думает рыбак. —

С топором гляди как ловок…

А по речи… Как же так?..»

И развел старик руками,

Шапку снял и смотрит в лес,

Смотрит долго в ту сторонку,

Где чудесный гость исчез.