Кубанская Конфедерация - [10]

— Что «только»?

— У старосты планшетка имелась офицерская, что от родителя осталась, а больше ничего особенного и не было.

— Значит, у старосты планшетка есть?

— Да, он её в сундуке у себя в доме хранит.

— Ну ладно, то всё потом. — Майор отвёл взгляд. — Давай тобой займёмся. Стрелять умеешь?

— Нет, откуда, если у нас на весь посёлок три охотничьих ружья и каждый патрон на счету.

— По лесу как ходишь?

— Получше, чем горожане, конечно, но всё же не охотник.

Майор достал из рюкзака папку, что‑то пометил в ней и отправил меня к общей группе. Я уже выходил из отсека, когда он меня окликнул:

— Сашка, постой.

— Да? — Я остановился.

— В учебке будет трудно, сразу говорю, так что не сломайся, не опозорь память отца своего. У нас протекций не оказывают, но если что, после КМБ я тебя к себе в роту заберу, подумай, ведь можешь и отказаться, пока не поздно.

— Думать не буду, пойду к вам, — ответил я Ерёменко и направился в свой отсек.

Столицу нашу я не увидел. Как у Блока в стихах: «Был мрак, где не видать ни зги». Вот и у нас получилось так же: какое‑то тёмное здание вдали, несколько тусклых фонарей на перроне да усиленный воинский патруль с двумя злыми псами‑волкодавами, как мне пояснил всезнающий Стас, патрульными были бойцы Второго гвардейского батальона. В общем, постояли мы на месте полчасика всего. Нашему составу поменяли паровоз, и мы снова пустились в путь. Скорость поезда заметно увеличилась, и, миновав Кореновск и Тихорецк, уже к вечеру следующего дня наша группа выгрузилась в станице Павловской.

Нас ждали и сразу же от железнодорожного вокзала, где нашу группу погрузили в кузов небольшого, крытого брезентом старенького автомобиля, отправили в часть. Механик Шварц при этом утверждал, что мы едем в самой настоящей «газели». Хм, спорить с ним никто не стал, всё равно никто из нас не разбирался, что это за марка машины, но всю дорогу он не смолкал и без устали вёл рассказ про это техническое чудо.

Ехали недолго, минут пятнадцать, и остановились уже в расположении батальона, под который было отведено три окраинных станичных улицы. В домах, разумеется, жили офицеры и семейные солдаты, а все остальные, которых было большинство, ютились в многочисленных палатках, расположенных рядами вокруг домов. Напоминало это всё некий цыганский табор с книжной картинки, но в то же время, несмотря на суету и беготню, везде царил какой‑то внутренний порядок. Впрочем, ночью мы увидели не слишком много, основные впечатления ожидали нас следующим днём, когда после ночёвки в одной из палаток нашу небольшую группку выгнали на общее построение.

На плацу, большом поле, покрытом красным кирпичом, стоял весь Четвёртый гвардейский батальон в полном составе, и никогда до сего момента я не видел такого скопища людей. Живое человеческое море окружало нас, от этого мне было немного не по себе, и, на мой взгляд, было в этом батальоне не тысяча солдат, а все полторы. Как прошёл подъём флага, первый в моей жизни, я не запомнил, а вот то, что происходило после него, наоборот, врезалось в память на всю оставшуюся жизнь.

Подразделения с плаца разошлись, и остались на нём только мы да ещё две группы таких же растерянных людей в гражданской одежде. Хотя был ещё сержант Ахмедов, который сказал, что должен передать нас офицеру‑наставнику, который придёт с минуты на минуту. Простояли мы минут десять, и, наконец, появился он, офицер‑наставник, человек‑гора, настоящий богатырь — за два метра ростом. Уж на что Ерёменко здоровяк, но этот был самым настоящим переростком, по сравнению с которым все остальные люди казались недомерками и недокормышами.

— Ахмедов! — приблизившись к строю, проревел человек‑гора. — Ты что тут делаешь, кабан грёбаный?

— Товарищ капитан, — вытянулся в струнку сержант, — рекрутов из последнего набора для вас стерегу.

— А командир твой где?

— В роте, товарищ капитан.

— Свободен, — рявкнул капитан, и сержант Ахмедов испарился в считаные секунды.

Капитан прошёлся вдоль нашего хилого строя и как‑то спокойно и без крика, отчего мне стало не по себе, произнёс:

— Мать моя женщина, каких ублюдков понабирали. Мля, год от года народ всё хуже и хуже. Эй, ты, с прищуром, — он ткнул пальцем в Костю Свиридова, — ты как сюда попал, доходяга?

— Контракт подписал, — ответил тот.

— Блин, кто тот грёбаный папенгут, который тебя сюда привёз?

— Майор Ерёменко.

Офицер‑наставник пробурчал что‑то невразумительное, остановился и представился:

— Меня зовут капитан Максимов, и я, без всякого преувеличения, буду вашим самым жутким кошмаром на всё время прохождения учебного процесса. Вас, — он обвёл строй пальцем руки, — здесь тридцать человек, через месяц останется десять. Что будет с остальными двадцатью, знаете?

— Нет, — подал голос Стас.

— Они сдохнут, и их зароют на ближайшем кладбище. А сейчас нале‑во! — Мы неловко развернулись в нужном направлении. — Бего‑ом, марш!

Мы побежали, но капитан направления не указал, и все тридцать человек, в пальто, полушубках или простых шерстяных свитерах, полчаса рысили по кругу. Капитан всё это время только злорадно посматривал на нас и время от времени издавал подбадривающие крики: