Кто здесь хозяин? - [97]

— Я доказал, что цацмурский и кархеттский алфавиты идентичны. Вот, взгляните, — Отар раскрыл папку. — Очертания букв в основном совпадают. Некоторые буквы несколько видоизменились с течением времени — ведь между имеющимися у нас цацмурскими текстами лежат тысячи лет.

Профессор внимательно сравнил алфавит и повернулся к Отару:

— И что же вы вычитали?

Отар положил перед ним расшифрованный текст.

Профессор прочел и отложил его в сторону, словно отравленный.

— Скажите, пожалуйста, вы знаете о судьбе Джеймса Хара?

— Да. Он покончил с собой.

— Как вы полагаете, Джеймс Хар не знал цацмурского письма?

— Ясно, знал, колледж окончил на цацмурском языке. И его предки говорили на цацмурском.

— И неужели, по-вашему, английский ученый не делал попытки расшифровать табличку с помощью цацмурского алфавита?!

— Вполне возможно, что не делал.

— Почему?

— Видите ли, для Джеймса Хара цацмурский был слишком близким, привычным, а разгадку кархеттской таблички он искал в далекой древности, поэтому и не обращался к цацмурскому.

Жрец науки нахмурился:

— Я сказал вам все, что мог сказать. Над этим вопросом я больше не работаю, поэтому мое мнение не будет компетентным. Обратитесь, пожалуйста, к профессору Шалве Нацваладзе. Он поможет вам.

— Мне не нужна помощь, профессор. Я прочел табличку и хочу поделиться своей радостью. Я ведь даже не спрашиваю вас, правильно ли я расшифровал текст, потому что не сомневаюсь в этом. Ваш долг — признать мое открытие, мою удачу.

— В науке не так-то все просто, мой друг, — сказал, улыбаясь, профессор и захлопнул дверь у его носа.

Четверть часа спустя Отар сидел перед Шалвой Нацваладзе.

— У вас случайное совпадение, механическое, — разъяснял ему профессор.

— Случайно может совпасть несколько букв, а тут оба алфавита идентичны.

— И такое бывает, — упорствовал профессор, вытирая пот со лба.

— Может, и текст прочитан механически, без смысла? — не отступал Отар.

— Вам трудно понять мою мысль. Не обижайтесь, но язык науки недоступен вам, мне трудно говорить с вами на нем.

— Давайте говорить языком фактов, уважаемый профессор. — В голосе Отара была печаль. — Я верно прочел текст на табличке?

— Нет, неверно.

— А вы докажете это? Я сообщил вам содержание кархеттской таблички. Прочел древний текст!

— Это ваша гипотеза.

— Что, что?

— Гипотеза.

— Нехорошо так, профессор, нельзя. Надо и другим чуточку верить, надо и в мои возможности поверить, хоть немного. Ничего иначе не выйдет…

Профессор рассмеялся:

— В чем я тебе должен верить, молодой человек? Ты только подступил к этой проблеме, а мы, ученые, поседели, разгадывая табличку!

— Но я же все-таки прочел!

— Что ты прочел, что!

— Табличку.

— Какую?

— Кархеттскую.

— Опять свое! О чем я толкую целый час! Не бывает такого! Ошибаешься!

— Почему?

— Хотя бы потому, ты не мог расшифровать, не должно было у тебя получиться! Не в состоянии был прочесть, не сумел бы!

— Почему, почему?

— Потому что не дано тебе это, не положено тебе! Если признать твою удачу, получится, что наука и ученые степени — ничто! Ты — все, а наука и ученые — ничто.

— Нехорошо, профессор, бессердечно сразу принимать меня в штыки, не верить в меня, не поверить в то, что я сделал.

— Ничего не могу поделать, друг. Вы просили принять вас — я принял, просили выслушать — я выслушал, а теперь просите поверить — но как мне верить в то, во что не верю?

После этих слов уважаемый профессор счел аудиенцию оконченной и пожелал гостю успехов как в личной жизни, так и на общественном поприще.

«Все равно докажу свое, добьюсь правды», — говорил себе Отар Какушадзе, шагая широким шагом посреди улицы.

Шел второй час ночи, и троллейбус уже не ходил. Отар жил в новом жилом районе, и шагать ему было достаточно долго.

* * *

Не успел Шалва Нацваладзе закрыть за Отаром дверь и замурлыкать колыбельную, как зазвонил телефон.

— Профессор Нацваладзе? — спрашивал из трубки Шалва Джалабадзе. — Узнали, коллега?

— Да. Узнал, разумеется, батоно. — Шалва Нацваладзе всегда узнавал по голосу своего учителя — признанного жреца науки Шалву Джалабадзе.

— У меня тут чудак один был, я его к вам направил. Не приходил?

— Приходил.

— Тот, что кархеттскую табличку прочел.

— Да, да. Я принял его и вразумил, сказал, что не его ума это дело, не ему заниматься расшифровкой… Инженером оказался.

— Я ему в этом же роде сказал.

— А табличку-то он расшифровал, батоно Шалва, прочел текст! И правильно прочел!

— Да, прочел, как ни странно. А что удивительного? — И профессор захихикал в трубке.

Шалва Нацваладзе так и не понял, почему хихикал его учитель, признанный жрец науки, профессор Шалва Джалабадзе.

В гостиной профессора молча сидели члены его многочисленной семьи. Их лица серебристо светились в полумраке.

По телевидению показывали фигурное катание.

Перевод Э. Джалиадзили

Скачки

Арчилу Эркемлидзе надоел народ.

Настроение у него вдруг сразу испортилось. Злился по всякому поводу, капризничал, ругался, ворчал; одним словом, он постоянно на что-то сердился, обижался.

Работал Арчил на ипподроме — директором прокатного пункта лошадей.

В его распоряжении были четыре непригодные к скачкам старые лошади.

В обязанности Арчила входило кормить и чистить этих животных, содержать в порядке их упряжь и через день выводить их на маленькое поле ипподрома — на предмет проката любителям верховой езды.