Нина помогла мне подняться.
– Что это было? – Я отряхивал брюки. – Что пищало у него на руке?
– Это браслет для условно-досрочных, – объясняла Нина, убирая с меня приставшую пыль. – Браслет пищит, когда повышается уровень норадреналина в крови.
– Норадреналина?
– Да, это гормон ярости, – уточнила она. – После освобождения на многих надевают такие браслеты. Как только человек чувствует злость или ярость, браслет пищит, и сигнал, как по тревожной кнопке, поступает в полицию. Нам это значительно облегчает жизнь.
– А я и не знал.
– Неудивительно…
Она посмотрела на меня как на ребенка. Или как на лунатика. Мне стало обидно. Рядом с девушками я всегда хотел казаться более мужественным, и всегда получалось наоборот.
Вообще, я много чего не знал. И чем дольше я здесь находился, тем четче понимал это. Я не знал, что у нас все же есть преступность, что люди работают на грязной работе, после которой пьют эти помои, и про браслеты, измерявшие ярость, я тоже не знал.
– Теперь ему точно несдобровать, – ворчал бармен, расставляя стулья.
Нина потрогала мою щеку. Я отпрянул от боли. Со страху я и не заметил, как разодрал лицо. Отличное начало дня.
– Пройдемте в подсобку, – предложила она, – у нас там аптечка.
– Нет-нет, мне надо идти.
Куда тебе надо, болван? Иди в подсобку!
– Хотя почему бы и нет, – опомнился я и похромал за Ниной.
В подсобке чем-то пахло, как и на кухне, какой-то тухлятиной. Да кого я обманываю, так пахло везде. Нина усадила меня на ящик из-под бутылок и стала обрабатывать ссадину. Она была прехорошенькая, нет, правда, я и не подумал бы, что ей за тридцать и у нее есть ребенок. Вдруг запахло ягодами или цветами. Это пахли ее волосы – удивительно, как они не пропитались запахами кухонного марева.
– Ужасное место, – сказал я, – вы не думаете?
Нина вздохнула.
– Я и не знал, что такие места существуют.
Она молчала, клеила пластырь.
– Я и таких людей никогда не видел. Кто они?
– Это портовые грузчики, – заговорила она, убирая жгучий раствор и пластырь в аптечку. – Ночью они грузят брикеты с мусором на огромные корабли, которые перевозят их на один из островов, там их складируют, а потом и сжигают. Работают они по ночам, после работы приходят в кафе, а потом и домой – высыпаться.
Вот почему я их раньше не видел…
– А вы что здесь забыли? – спросила она.
– Я? Я случайно забрел.
– Понятно, такие парни, как вы, могут только случайно зайти, – она склонила голову.
Я закусил щеку, я и правда не понимал, за что ей выпал такой билет. Проработать здесь всю жизнь, в этой протухшей жаровне, думаю, в аду было б комфортнее.
Она, видимо, уловила мой взгляд и быстро протерла руки полотенцем.
– Не всем так везет, – окинула она меня взглядом, собирая поднос. – Кем вы работаете, менеджером?
– Им самым, – обрадовался я ее отличному предположению.
– Я так и подумала, – сказала Нина.
– Разрешите мне вас проводить?
– Куда?
– Домой.
– Так мне еще четыре часа работать.
– Тогда я за вами заеду?
Она молчала.
– Через четыре часа, – настаивал я.
Нина улыбнулась и вышла.
Так быстро я еще ниоткуда не уезжал.
Следующим пунктом был медколледж. Четырехэтажное неброское здание из белого кирпича.
Я и не думал, что меня пустят. Но стоило показать удостоверение сотрудника министерства, как вертушку сразу открыли.
– Какая-то проверка? – спросил охранник.
– Нет, все в порядке, по личным делам.
Охранник выдохнул и присел.
Была бы у них проверка, этот нервный завалил бы всю контору.
Я поднялся в деканат, узнал, на каком курсе учится Лиззи и что в данный момент она в медкабинете на практике.
Лучше бы я остался в забегаловке.
Я ничего не имел против практики, наверное, потому, что не знал еще, что это. Мне указали на кабинет, в котором шел забор крови. Я открыл дверь и захлопнул ее почти сразу же. Толпа студентов в белых халатах даже не успела заметить меня. Не знаю, сколько минут я простоял, прислонившись к закрытой двери, вдыхая и выдыхая, успокаивая позывы.
Так я узнал, что от запаха крови мне еще хуже, чем от запаха тухлятины в забегаловке.
Слабый ты какой-то…
По-моему, мой внутренний голос был голосом матери. Но это неточно.
Я закрыл дверь кабинета по забору крови так же быстро, как и открыл. Пока приходил в себя, не заметил, что возле двери на подоконнике сидит девушка с платком в руке.
Это и была Лиззи, я запомнил ее по фотографии, и как хорошо, что именно она была здесь.
– Вы не зайдете? – спросил я, указывая на дверь.
Она покачала головой, облокотилась на оконную раму, закрыла лицо руками и заплакала.
– Что случилось? – подошел я к ней.
– Я опять не попала в вену, – вытирала она глаза, – у меня ничего не получается. Ничего! Ничего! Ничего…
Бинго! Никогда я еще не радовался женским слезам, но это, черт возьми, в яблочко, мне сразу все стало понятно: она хочет уйти из колледжа, потому что боится крови, у нее не получается ни-че-го.
