Кто вы, Лаврентий Берия?: Неизвестные страницы уголовного дела - [113]

Берия: Я понимаю, что я говорю, там, где я виновен — там виновен. Где совершил преступление — я преступник, но там, где я не совершил ничего, то я не могу себя считать виновным. Может быть, я ошибался, но я считал, что нельзя повышать цены на картошку».

На этом «изобличение» Берия было закончено, и все указанное выше стало основанием для включения в приговор эпизода по сельскому хозяйству и противостоянию министра внутренних дел СССР «неуклонному повышению благосостояния советского народа».

Берия и «признание своей вины»

Из приговора:

«Виновность всех подсудимых в предъявленных им обвинениях установлена подлинными документами, вещественными доказательствами, собственноручными записями подсудимых, показаниями многочисленных свидетелей и потерпевших, а также показаниями арестованных участников заговорщической группы.

Изобличенные доказательствами подсудимые Берия, Меркулов, Деканозов, Кобулов, Гоглидзе, Мешик и Влодзимирский на судебном следствии подтвердили показания, данные ими на предварительном следствии, и признали себя виновными в совершении ряда тягчайших государственных преступлений».

У судебно-следственных работников есть такая специфическая фраза: «Выводы суда не соответствуют материалам уголовного дела и противоречат полученным доказательствам». Это мы имеем и здесь. Дело в том, что и на следствии, и в суде все осужденные виновными себя в «тягчайших государственных преступлениях» не признали. А указание на это в приговоре является вымыслом суда. С первого до последнего дня они говорили о том, что совершали все свои действия, основываясь на приказах руководства страны, и просили расценивать совершенное как должностное преступление.

Об этом свидетельствует «последнее слово» каждого из подсудимых. В протоколе судебного заседания читаем.[161]

«22 декабря 1953 года.

20 часов 20 минут.

Председатель Конев: Судебное следствие объявляю законченным. Подсудимый Гоглидзе, вам предоставляется последнее слово.

Гоглидзе: Мое преступление заключается в том, что я выполнял все установки Берия, в результате чего были расстреляны невиновные люди. Значит, я не оказался на высоте своего положения, не сумел разобраться в обстановке.

Я признаю себя виновным в том, что участвовал в репрессиях в 1937–1938 годах, когда в результате применения незаконных методов следствия к арестованным и избиений пострадало много невиновных. Однако я действовал без контрреволюционного умысла, а слепо подчиняясь преступным распоряжениям Берия.

Прошу суд изменить квалификацию моих преступных действий на статьи о должностных преступлениях.

Председатель Конев: Подсудимый Кобулов, вам предоставляется последнее слово.

Кобулов: Только ознакомившись со всеми материалами дела, я убедился в том, что Берия — старый враг, втершийся в партию. Даже он вынужден был здесь на судебном следствии признать свое участие в мусаватистской контрразведке в качестве ее агента. Мое несчастие в том, что ранее я принимал Берия за честного человека и безоговорочно выполнял его преступные распоряжения. Сейчас мне видно, что многие из указаний Берия являлись преступными. Я принимал участие в выполнении этих указаний и поэтому должен отвечать перед судом, но в то время, когда я получал его указания, я не думал о том, что они преступны. Сознательно преступлений я не совершал. Я слепо доверял Берия, который занимал особое положение в государстве, и выполнял все указания Берия. Прошу суд переквалифицировать мое обвинение со статей о контрреволюционных преступлениях на другие статьи, которых я заслуживаю.

Председатель Конев: Подсудимый Деканозов, вам предоставляется последнее слово.

Деканозов: Действительно, я был близок к Берия. Главнейшие черты характера Берия это — карьеризм, честолюбие, выпячивание своей роли в государстве. Однако все это как-то проходило мимо меня. Я и другие лица, близкие к Берия, смотрели на его отрицательные черты сквозь пальцы.

Мною совершены некоторые преступления, но они не являются преступлениями контрреволюционными. Я виновен в избиении Борового и сейчас очень рад, что он жив. Отрицаю свою виновность в деле Кедрова, Голубева и Батуриной. Здесь была большая провокация со стороны Берия, и расправа, совершенная над Батуриной, Кедровым и Голубевым, является преступлением Берия. Это дело носит неприятный характер, так как, арестовывая Батурину, Кедрова и Голубева, Берия рассчитывал нанести удар по другим лицам, занимавшим более высокое общественное положение. Проводя наблюдение за Кедровым, Голубевым и Батуриной, я лишь выполнял преступное распоряжение Берия.

Я признаю факты своего морального разложения. Во время суда, когда исследовались вопросы, связанные с моим моральным обликом, я выглядел очень плохо и хотя некоторые факты преувеличены, но и то, что мною совершено, я считаю для себя совершенно недопустимым.

Прошу суд учесть, что контрреволюционных преступлений я не совершал и осудить меня по другим статьям уголовного кодекса.

Председатель Конев: Подсудимый Влодзимирский, вам предоставляется последнее слово.

Влодзимирский: О том, что в НКВД, а затем в МГБ и МВД совершались преступления, я узнал лишь при ознакомлении с делом. Еще раз заявляю, что близким человеком Берия я не был. Подтверждаю, что я участвовал в избиении арестованных, но, поступая так, я полагал, что Берия отдает распоряжения об избиениях, предварительно согласовав их.