Кто убил президента Кеннеди? - [41]
Пока независимый исследователь нападает и критикует, он опасен, неуязвим и неуловим, как воин-кочевник. Но кочевник неспособен выстроить ничего прочного и долговечного. Отчет Комиссии, при всех его огрехах, нелепостях и передергиваниях, имеет то преимущество, что он до сих пор — единственная «история», единственный связный рассказ о событиях. (Есть и другие толстые тома — Уильяма Манчестера, Джима Бишопа, — но они тоже исходят во всех основных положениях из выводов Отчета.) Как плохой роман часто имеет больше читателей, чем самая блистательная критика его, так и Отчет будет занимать в читательском сознании больше места, чем отличные книги, развенчивающие его, до тех пор пока не будет предложена и детально разработана новая версия событий.
Вряд ли кто-нибудь сейчас готов к выполнению столь трудной задачи. Все еще идет борьба с первым расследованием, все еще тянется расчистка места под новое строительство. Тем не менее, в первой части мы попытались выстроить реальную картину участия Джека Руби в преступлении. И надо признать, что в каких-то местах мы отступали от строго юридического подхода к делу. Это означает, что критерию психологического правдоподобия придавалось большее значение, чем показаниям явно лгущих свидетелей или явных сообщников. Я собираюсь следовать этому методу и впредь. То есть буду делать то, что недоступно прокурору, но доступно историческому писателю: связывать между собой твердо установленные факты не только свидетельскими показаниями и уликами (которые могут быть искажены, уничтожены, подтасованы), но также и логикой человеческих страстей там, где эти страсти обнаруживают себя явно — поступками и порывами, словами и умолчаниями, страхами и надеждами.
Какие же факты можно считать твердо доказанными?
Первый и главнейший: Освальд не был абсолютно невинным ягненком, каким его рисуют многие критики, до какой-то степени он был вовлечен в заговор.
На чем основан такой вывод?
Накануне дня покушения, нарушив сложившийся порядок — визиты по выходным, — Освальд поехал в Ирвинг повидаться (или проститься?) с семьей. Уезжая утром 22 ноября на работу, он оставил жене практически все деньги и обручальное кольцо. Две минуты спустя после выстрелов на Дэйли-плаза он выглядел (по показаниям полицейского Бэйкера и управляющего Трули) абсолютно спокойным — может быть, единственный из сотен людей, оказавшихся свидетелями событий. Он единственный из 70 сотрудников поспешил покинуть книжный распределитель. (Был еще один — Чарльз Гивенс, — но он потом вернулся.) Ружье, найденное на шестом этаже, принадлежало ему. Все вышеизложенное не может быть использовано как юридическое доказательство вины, но для рядового здравомыслящего наблюдателя делает ясным факт соучастия Освальда в заговоре.
Конечно, он мог быть неправильно информирован злоумышленниками о целях и масштабах задуманного. Но даже если ему была отведена лишь пассивная роль, роль козла отпущения, они не могли оставить его в абсолютном неведении. Под каким-то предлогом надо было заставить его принести ружье в здание ТРУ. Если допустить, что ружье было подброшено туда, все равно необходимо было под каким-то предлогом выманить его у Освальда в день убийства или за несколько дней до того. Нужно было каким-то образом гарантировать, чтобы в момент выстрелов он оказался один, а не на глазах сотрудников, которые могли бы засвидетельствовать его невиновность. Что-то нужно было сделать, чтобы после убийства он поспешил покинуть здание и оказался бы где-то вдали от людских глаз.
Второй доказанный факт касается гибели Типпита.
Бегство Освальда с револьвером в руке с места убийства, наличие у него револьвера при аресте полчаса спустя, гильзы, найденные на пути бегства, парафиновый тест, подтвердивший пользование огнестрельным оружием в тот день, — все приводит нас к выводу, что Освальд, по меньшей мере, принимал участие в стрельбе, завершившейся гибелью полицейского.
Наконец, третий факт был доказан всем содержанием первой части этой книги: убийство Освальда Джеком Руби два дня спустя было одним из звеньев заговора на жизнь президента Кеннеди.
Этот последний факт дает нам возможность сделать один очень важный вывод: если убийство Освальда было организовано с такими трудностями и опасностями, когда он был под охраной семидесяти полицейских, значит первоначальный сценарий должен был включать в себя его убийство где-то в более благоприятных обстоятельствах, скорее всего в тот короткий промежуток времени между стрельбой на Дэйпи-плаза и началом активного расследования, в процессе которого Освальд мог выдать своих сообщников.
Попробуем снова (как мы это делали в истории с Джеком Руби) поставить себя на место заговорщиков, планирующих представить Освальда главным и единственным убийцей. Каким образом было проще всего избавиться от него? Просто пристрелить в здании или на улице? Это слишком явно указывало бы на заметание следов, на наличие заговора. Убит при попытке задержания, убит полицейским — вот это был бы идеальный вариант. Причем лучше всего, чтобы это произошло вдали от людских глаз, где-то на тихой и пустынной улице. Значит, нужно было позаботиться о том, чтобы доставить Освальда к месту этой встречи. А если бы и полицейский оказался убит в процессе перестрелки, расследование зашло бы уже в безнадежный тупик. Случайным свидетелям, оказавшимся у места происшествия, можно было бы устроить впоследствии автомобильную аварию, сердечный приступ, падение из окна. И все. Концы в воду.
Опубликовано в журнале "Звезда" № 7, 1997. Страницы этого номера «Звезды» отданы материалам по культуре и общественной жизни страны в 1960-е годы. Игорь Маркович Ефимов (род. в 1937 г. в Москве) — прозаик, публицист, философ, автор многих книг прозы, философских, исторических работ; лауреат премии журнала «Звезда» за 1996 г. — роман «Не мир, но меч». Живет в США.
Когда государство направляет всю свою мощь на уничтожение лояльных подданных — кого, в первую очередь, избирает оно в качестве жертв? История расскажет нам, что Сулла уничтожал политических противников, Нерон бросал зверям христиан, инквизиция сжигала ведьм и еретиков, якобинцы гильотинировали аристократов, турки рубили армян, нацисты гнали в газовые камеры евреев. Игорь Ефимов, внимательно исследовав эти исторические катаклизмы и сосредоточив особое внимание на массовом терроре в сталинской России, маоистском Китае, коммунистической Камбодже, приходит к выводу, что во всех этих катастрофах мы имеем дело с извержением на поверхность вечно тлеющей, иррациональной ненависти менее одаренного к более одаренному.
Приключенческая повесть о школьниках, оказавшихся в пургу в «Карточном домике» — специальной лаборатории в тот момент, когда проводящийся эксперимент вышел из-под контроля.О смелости, о высоком долге, о дружбе и помощи людей друг другу говорится в книге.
Умение Игоря Ефимова сплетать лиризм и философичность повествования с напряженным сюжетом (читатели помнят такие его книги, как «Седьмая жена», «Суд да дело», «Новгородский толмач», «Пелагий Британец», «Архивы Страшного суда») проявилось в романе «Неверная» с новой силой.Героиня этого романа с юных лет не способна сохранять верность в любви. Когда очередная влюбленность втягивает ее в неразрешимую драму, только преданно любящий друг находит способ спасти героиню от смертельной опасности.
Сергей Довлатов как зеркало Александра Гениса. Опубликовано в журнале «Звезда» 2000, № 1. Сергей Довлатов как зеркало российского абсурда. Опубликовано в журнале «Дружба Народов» 2000, № 2.
В рубрике «Документальная проза» — отрывки из биографической книги Игоря Ефимова «Бермудский треугольник любви» — об американском писателе Джоне Чивере (1912–1982). Попытка нового осмысления столь неоднозначной личности этого автора — разумеется, в связи с его творчеством. При этом читателю предлагается взглянуть на жизнь писателя с разных точек зрения: по форме книга — своеобразный диалог о Чивере, где два голоса, Тенор и Бас дополняют друг друга.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.