Кто-то в моей могиле - [4]

— Не думаю, что у тебя температура, — сказал он взволнованно. — По-моему, все в порядке. У тебя по-прежнему прекрасный здоровый цвет лица.

Он не понял, что это цвет ужаса.

Дэйзи устало склонилась на спинку стула. Нити, связывающие части ее тела, замороженную и охваченную пламенем, постепенно восстанавливались. Усилием воли она смогла поднять со стола стакан и выпить воду. Вкус воды казался странным, она никак не могла разглядеть расплывающееся лицо Джима, смотревшего на нее, словно это был какой-то незнакомец, заглянувший, чтобы помочь ей.

Помочь.

Но как сюда попал этот незнакомец? Неужели она крикнула ему из окна, когда он проходил, неужели она кричала «Помогите!»?

— Дэйзи, теперь все нормально?

— Да.

— Слава Богу. Ты меня страшно напугала минуту назад.

Напугала.

— Тебе следует каждое утро делать зарядку, — заметил Джим. — Она пойдет на пользу твоим нервам. Еще я думаю, что ты спишь недостаточно.

«Спишь». «Напугала». «Помочь». Слова кружились в ее сознании, будто лошади на карусели. Если б только было можно как-то их остановить, хотя бы замедлить — «Эй, оператор, ты, на контроле, добрый незнакомец, медленнее, стой, стой, стой!»

— Может, было бы неплохо начать принимать витамины каждый день.

— Стой, — сказала она, — стой.

Джим остановился, остановились и лошади, только на секунду, но и ее оказалось достаточно, чтобы они спрыгнули с карусели и помчались в другую сторону: слова мчались без седоков рядом в клубах пыли. Она моргнула.

— Хорошо, дорогая. Я только пытался выбрать правильный курс. — Он застенчиво улыбнулся, как изнервничавшийся отец перед капризным больным ребенком, которого нужно, но невозможно ублажить. — Послушай, почему бы тебе не посидеть минутку тихонечко, а я пойду и приготовлю горячего чая.

— В кофейнике есть еще кофе.

— Чай будет тебе в твоем нынешнем состоянии полезнее. Ты слишком расстроена.

«Я не расстроена, незнакомец. Я холодна и спокойна».

Холодна.

Она задрожала. Сама мысль об этом слове вдруг обрела очертания чего-то осязаемого — ледяного куба.

Она слышала, как Джим что-то бормотал в кухне, открывая ящики и шкафы, пытаясь найти пакет с чаем и чайник. Часы в форме золотого солнечного диска, стоявшие на камине, показывали половину девятого. Через полчаса появится служанка Стелла, а несколько минут спустя придет из своего коттеджа мать Дэйзи, веселая и энергичная, как всегда по утрам, готовая раскритиковать любого, кто находится в другом состоянии, особенно Дэйзи.

Полчаса на то, чтобы стать энергичной и веселой. Так мало времени и так много нужно сделать, так много выяснить! Что со мной случилось? Почему? Я просто сидела здесь, ничего не делая, ни о чем не думая, слушая болтовню Джима и звуки, доносившиеся с той стороны каньона: там играли дети, лаяли собаки, жужжала пила, плакал ребенок. Я чувствовала себя вполне счастливой, еще не пробудившись от дремоты. Но затем что-то меня пробудило, и пришло чувство ужаса, чувство панического страха. Но отчего, из-за какого звука?

Может быть, виной тому собака? — подумала она. У одной из новых семей по ту сторону ущелья был эрдель, лаявший на пролетающие самолеты. Лающая собака в ее детстве означала смерть. Теперь ей было почти тридцать, и она знала, что некоторые собаки лают, отдельные породы, другие нет и к смерти это никакого отношения не имеет.

Смерть. Как только это слово появилось в ее мозгу, она поняла, что оно единственное было настоящим; другие, кружившиеся на карусели, лишь заменяли его.

— Джим!

— Подожди секундочку. Сейчас закипит чайник.

— Не надо никакого чая.

— А как насчет молока? Тебе полезно выпить молока. Придется начать заботиться о своем здоровье, дорогая.

Нет, уже слишком поздно, подумала она. Молоко, витамины, зарядка, свежий воздух и сон — ничто в этом мире не сможет стать противоядием от смерти.

Джим вернулся со стаканом молока.

— Вот. Выпей.

Она покачала головой.

— Выпей, Дэйзи.

— Нет. Слишком поздно.

— Что значит поздно? Что ты имеешь в виду? Слишком поздно для чего?

Он с размаху поставил стакан на стол, молоко выплеснулось на скатерть.

— О чем, черт тебя побери, ты говоришь?

— Не ругайся.

— Мне приходится ругаться. Ты выведешь из себя кого угодно!

— Тебе лучше поехать в контору.

— И оставить тебя здесь вот так, в этом состоянии?

— Со мной все в порядке.

— Ладно, ладно. С тобой все в порядке. Но пока я побуду дома.

С упрямым видом он сел напротив нее.

— Ну и что все это значит, Дэйзи?

— Я не могу… тебе сказать.

— Не можешь или не хочешь? Что именно?

Она закрыла лицо руками. О том, что она плачет, Дэйзи поняла лишь тогда, когда слезы закапали у нее между пальцами.

— Так что же случилось, Дэйзи? Ты натворила что-то и не хочешь мне рассказывать? Что? Разбила машину, опустошила счет в банке?

— Нет.

— Что же тогда?

— Я боюсь.

— Боишься?

Слово ему явно не понравилось. Он не любил, когда его возлюбленные пугались или болели: казалось, что это бросает тень на него и его способность оберегать их соответствующим его положению образом.

— Боишься чего? — переспросил он.

Она не ответила.

— Нельзя быть напуганной без того, чтобы что-то тебя не испугало. Так что же это?

— Ты будешь смеяться.