Кто-то умер от любви - [43]

— Да.

— Она здесь?

— Да.

17 июня 1939 года. В этот день Эжен Вейдман, «душегуб с берегов Вульзи»[13], убивший шесть человек, был обезглавлен. Я тоже.

Они стали регулярно встречаться каждую субботу. Это была тайна, известная лишь нам троим, но мы никогда не говорили о ней вслух — о таких тайнах и думать-то страшно, не то что говорить. Мы действовали слаженно, не сговариваясь. Я решила уезжать из дому по субботам, одновременно забирая с собой Жака и Софи. Жак возил в Париж меня и Софи, которая закупала там продукты; таким образом, они не могли обнаружить, что происходит в комнате без стен.

Жак обычно ждал меня возле «Норманди». Я надеялась, что кино хоть как-то отвлечет меня от тягостных мыслей. Что мне будет гораздо легче находиться вдали от «Лескалье» и смотреть фильмы, чем сидеть в соседней комнате. Но мысли никуда не девались, их трудно было обуздать. «С собой не унесешь»[14] — этот фильм я хорошо помню, он получил «Оскара», люди расхваливали его на все лады: «О, это настоящий Капра, полный самых добрых чувств!», значит, я ничем не рисковала… Увы, самые добрые чувства дико раздражают, когда приходится переживать реальную драму, — уж это-то я поняла на собственном опыте. В тот день у меня было слишком тяжело на душе, чтобы наслаждаться комедией, и под конец — разумеется, счастливый и завершившийся жизнерадостной песенкой Polly Wolly Doodle, — я разрыдалась чуть ли не в голос. Этот фильм не принес мне ни радости, ни утешения, как другим зрителям, — только горе, только бессильную ярость, только безграничную скорбь. Пока я сидела в кино, мужчина, которого я любила, занимался любовью с другой женщиной. Вместо того чтобы отвлечь меня от этого кошмара, фильм сделал его еще мучительней.

Сблизиться с Полем… Я чувствовала, что это необходимо. Нужно было чем-то вознаградить его за эти субботы, показать, как я благодарна.

С тех пор как мы переехали в «Лескалье», я отказывалась от всех приглашений, но теперь предложила ему пойти вместе с ним на прием в польское посольство и на бракосочетание Саша́[15]; в посольство он собирался идти по политическим соображениям, на свадьбу — по дружбе. А между двумя этими вечерами мы могли бы провести ночь у нас в доме, не правда ли?

Да, он согласен.

Я хотела сказать, в нашем парижском доме.

Да-да, он именно так и понял.

Это было 28 июня 1939 года.

Прием в посольстве оказался и веселым, и тягостным. Там собрался «весь Париж», и гости вели себя так беззаботно, словно между Польшей и Германией не существовало никаких трений. Посол Лукашевич весь вечер танцевал, сбросив туфли, оживленно жестикулируя и приглашая нас следовать его примеру. Танцевали даже официанты, даже я. Давно уже я так не развлекалась. Мазурка, полька, полонез… Мой муж смотрел на все это с ужасом: неужели они не понимают, что им грозит?! Неужели Чехословакия не стала для них уроком?! Какой-то плясун рядом с нами ответил ему, залихватски вскидывая ноги: Лукашевич убежден, что Гитлер блефует, он узнал из надежного источника, что фюрер обещал дуче мир до 1943 года. Поль обозвал его идиотом, но его слова заглушила музыка.

Когда вспыхнул фейерверк, я ощупью нашла его руку. Он не отдернул ее — похоже, он даже не отдавал себе отчет в том, что уже много месяцев не видел от меня никакой ласки. В этот момент я отчетливо поняла, насколько его волнует политическая ситуация. Но я была далека от всех этих геополитических соображений; сжимая руку Поля в своей, я думала лишь об одном: а вдруг наш ребенок уже зачат? Пусть это будет мальчик!

На дворе было 4 июля.

Я скверно спала эту ночь, Поль не пришел ко мне, а я так хотела уснуть в его объятиях. Он провел ночь за чисткой своей «коллекции коллекционного оружия», как он ее называл.

За завтраком он сказал мне, что жизнь все-таки странная штука: он сто лет не видел всех этих людей и вчера в некоторых обнаружил новую привлекательность, а в других — полное отсутствие таковой.

Я запомнила эту фразу слово в слово и знаю почему. Фразы такого рода замалчивают то, что подразумевают, и оставляют странный осадок и у тех, кто их произнес, и у тех, кто услышал. Этакая фраза с секретом, истинный смысл которой проясняется лишь задним числом. Как я могла не понять ее подоплеку в тот момент?!

Эту оружейную коллекцию Поль унаследовал от отца.

Поль всегда носил при себе маленький «деринджер». В некоторых семьях женщинам из поколения в поколение передается старинное кольцо, вот так же и этот револьвер переходил из кармана в карман представителей мужской половины семьи моего мужа. Существовало предание, что из него был застрелен президент Линкольн, и потому следовало всегда держать его при себе, дабы он больше никому не причинил вреда. Софи была совершенно равнодушна к судьбе Линкольна, зато выражала сильное недовольство тем обстоятельством, что ей приходится без конца штопать подкладку карманов брюк моего мужа, и вообще скверная это привычка — разгуливать день-деньской с револьвером в кармане, ох не к добру! А мы с Полем над ней смеялись.

На следующее утро мы отправились в Фонтене-ле-Флёри на свадьбу Саша́ Гитри. По обочинам дороги собралось множество деревенских жителей, глазевших на свадебную процессию. Церемония бракосочетания сильно растрогала меня — не сама по себе, а потому что напомнила нашу свадьбу. Это дважды сказанное «да» в ответ на вопрос священника неизменно производит один и тот же эффект: любовь брачующихся кажется такой простой и очевидной, что даже самые пресыщенные, самые циничные или самые разочарованные из присутствующих в течение нескольких минут проникаются искренней верой в нее. И лишь потом интеллектуалы — такие, как Поль — вновь обретают привычное здравомыслие.