Кто спас советскую власть от гибели - [3]

Мое признание независимости Польши было полным и безоговорочным. Еще до падения Германии, когда Польша находилась в австро-германских тисках, я формировал польскую бригаду полковника Зелинского «на правах союзных войск», с самостоятельной организацией и польским командным языком. Эта бригада, со всей её материальной частью, при первой же возможности была, отправлена мною морем (дек. 1918 гр на присоединение к польской армии. С начала 1919 года на территории Вооруженных сил Юга находился уполномоченный Польского Национального Комитета, признанного и Антантой, граф Бем-де-Косбан — в качестве представителя Польши; он встречал широкое содействие со стороны моего правительства в отправлении своих официальных функций. Когда же 26 сентября в Таганрог прибыли миссии генерала Карницкого и Иваницкого, они встречены были нами с исключительной торжественностью и сердечностью. На приеме я приветствовал послов Польского государства следующими словами:

«После долгих лет взаимного непонимания и междоусобной распри, после тяжелых потрясений мировой войны и общей разрухи, два братских славянских народа выходят на мировую арену в новых взаимоотношениях, основанных на тождестве государственных интересов и на общности внешних противодействующих сил. Я от души желаю, чтобы пути наши более не расходились. Подымаю бокал за возрождение Польши и за наш будущий кровный союз».

Тяжелое воспоминание...

Таким образом, признание нами Польского государства носило не только формальный, но и идейный характер. Но для официальной версии, очевидно, удобнее отрицать эту очевидность, чтобы дать какое либо оправдание тому непостижимому для непосвященных парадоксу, в силу которого генерал Пилсудский, как свидетельствуют его сотрудники, «сознательно стремился к гибели русских национальных сил» и к поддержке той «красной революции», которая, по его же убеждению, «шла не только с целью опрокинуть Польшу, но и поджечь факелом коммунизма весь мир».

Наконец, третий мотив — вопрос о восточных границах. Вопрос этот силою вещей не мог в те поры получить окончательное разрешение. Я настаивал на сохранении временной границы впредь до разрешения судеб приграничных земель совместно польской и будущей общероссийской властью — на базе этнографической. Какое же иное решение вопроса могло быть более справедливым и реально-выполнимым в тогдашнем хаосе международной и междоусобной борьбы и версальских пререканий, при отсутствии общепризнанной всероссийской власти, при наличии изменчивых фронтов, возникающих и падающих правительств, эфемерных гетманов и атаманов?!.

Но и этот вопрос, как оказывается, был только фикцией. Дело в том, что представитель Польши, генерал Карницкий, в сущности, никогда и не предъявлял мне каких либо определенных условий относительно польско-русских границ. Очевидно, вопрос этот в такой постановке не играл роли, так как Пилсудский задавался планами иными, более грандиозными. По свидетельству генерала Кутшебы, покойный маршал стремился «к новой организации Востока Европы» — путем полного раздела России и сведения её территории в «границы, населенные коренным русским элементом»... В частности задолго до вступления в сношения со мною, Пилсудский подготовляло, «союз» с Петлюрой — союз, который по словам польского историка Станислава Кутшебы, имел целью отделение Польши от России буфером, в виде «враждебного России и тяготеющего к Польше (вассального) государства — Украины — страны плодородной, богатой углем и заграждающей России столь важные для неё пути к Черному морю»... Пилсудский полагал, что «только путем реституции Украины поляки могут обеспечит себя с востока». И что только в том случае «Деникин стал бы союзником нашим, если бы он не противился геополитическим тенденциям отрыва от России инородных элементов», и, в частности «признал бы украинское движение» ...

Пособников в разделе России среди вождей Белого движения не нашлось. И потому в польской главной квартире было решено: «так как официальное строительство Украины выявило бы наше враждебное отношение к Деникину, что для нас невыгодно», то эти планы надлежало скрывать и от Деникина, и от Антанты, и к выполнению их «можно приступит только после падения Деникина». Так гласила инструкция, данная Пилсудским генералу Листовскому, командовавшему Волынским фронтом.

Никогда, конечно никогда никакая Россия — реакционная или демократическая, республиканская или авторитарная — не допустит отторжения Украины. Нелепый, безосновательный и обостряемый извне спор между Русью Московской и Русью Киевской — есть наш внутренний спор, никого более не касающийся, который будет разрешен нами самими. «Отторжение» в 1920 году оказалось совершенно непосильным для польской армии, даже перед лицом пораженческой советской власти и разбитой красной армии Тухачевского. Поэтому так легко, вслед за сим, по Рижскому договору, и Петлюра, и Украина были брошены поляками на произвол судьбы.

Просто и ясно.

Но вот генерал Кутшеба задает вопрос: «Верно ли, что Польша предала украинцев?» И отвечает:

«Если бы не польско-украинская кровь, пролитая со имя этою дела, если бы не политическая программа 1920 года, быть может, не существовала бы сегодня Украина, как самостоятельная республика»...