Кто смел, тот и съел - [8]

и его опасно доводить, чаша может переполниться; хороша она будет, Йолан, не лучше Маргит, брошенной им (а не наоборот, как утверждают некоторые): уж как ревела тогда, истеричничала, на шею кидалась, грозилась покончить с собой, каких ни сулила благ, лишь бы не покидал, но поздно, всему есть свой предел, Янош Хайдик редко себе позволит слово молвить, но если уж скажет, всё.

Сдача вторая, а именно: Поучительный казус с Маргит и Хайдиком

— Да, ревела, на шее висла, — веско повторил Хайдик. Так ведь и были на то все основания, где второго такого дурака сыщешь, который себя не щадит, возит-надрывается (хорошо еще, хватало сил), на себя буквально филлера не истратил, хотя, прямо сказать, он лучше знал счет деньгам, но Маргит и деньгами распоряжалась, расплакалась как-то, что не доверяет, он и пожалел ее, уступил, да потом так уж заведено: В КАЖДОЙ ПОРЯДОЧНОЙ СЕМЬЕ министр финансов — жена; ну она и выдавала ему десять форинтов в день на пиво, сигареты, и то запилила совсем, что в месяц это триста. Тут Вукович вмешался, уже не с похвалой Хайдику, скорее с добрым советом (и в этой новой роли неприметно перейдя на увещательный, даже наставительный тон, в котором позже послышались и фамильярные нотки; Йолан их уловила, хотя не утратила к нему симпатии, напротив, — она второй год напролет слово в слово долбила то же своему недопехе-мужу). Итак, вмешался Вукович: вот где Хайдик и прошляпил с самого начала, деньгами тот распоряжается, кто их заработал, это лишь справедливо, а так у нее глаза и зубы разгорелись, нельзя добротой, уступчивостью баловать, — и Хайдик на этот раз только потому не согласился, что сама Йолан поддакнула больно уж поспешно.

— Тебя не спрашивают, — огрызнулся он и продолжал рассказ, обращаясь по-прежнему к одному Вуковичу.

У них так же было в семье: отец все домой приносил и отдавал матери, и у сестренки тоже, у всех («только не у нас, — опять попробовала Йолан его сбить, — тебе после алиментов даже на карманные расходы не остается»), словом, хотелось ему, чтобы Маргит ПОЛНОПРАВНОЙ хозяйкой чувствовала себя, ни в чем не знала недостатка, даже отдаленно не догадываясь, чем ему обязана, она ведь и не то, что хорошенькая была, просто славная (тогда еще) и молодая; мойщица с той же станции техобслуживания, где он работал; но оттуда сразу, как сошлись, ее пришлось взять и устроить на склад, кореш один, мастер, помог, а когда оказалось, что она и там не тянет (хотя тупой ее не назовешь, нет, свою выгоду очень даже понимала), короче, когда на складе все сикось-накось пошло — неинтересно ей было, не старалась (или не хотела) разницу усечь между креплением и сцеплением, про тормозной барабан или там колпак думала, что настоящий барабан или просто колпак, вроде вон поварского, генератор с радиатором путала, манометр со спидометром, бензонасос с маслопроводом, болт с гайкой, божий дар с яичницей, ну ладно, осталась на время дома, ждала ребенка, и больше уже не работала, покуда мы вместе жили, потому что, пока за первого шло пособие, и второй родился. А он уже в двадцать пять лет овладел тремя профессиями: профессионала-водителя, автомеханика и курсы сварщиков окончил; слесарил тоже, кузов мог сам отремонтировать — и в строительном деле петрил, это сразу, как начали строиться, выяснилось; квартиры, само собой, не было, к своим не пойдешь, сестренка как раз замуж вышла, у них поселилась с зятем и детьми, там и так-то было тесно, а у тестя домик в Будафоке[3]; ну, пристроил попервоначалу комнату, потом кухню с ванной, терраску, все, считай, сам, тесть обещался, обещался подсобить, а начали, только увильнуть норовил; нет, он не давал Маргит почувствовать, что она перед ним… что мог бы и получше выбрать (довольно того, что уж мать постаралась ему дать это почувствовать), Маргит сама вечно себя грызла, какая она негодящая, еле-еле восемь классов закончила, никакой приличной специальности, из-за склада тоже переживала (хотя Хайдик и не сказал ей про переучет после ее ухода: все карточки пришлось перебирать, выбрасывать, полный бардак, он сам взялся в нерабочее время, на общественных началах заполнять новые, неловко было за жену, особенно перед мастером, корпел дотемна целыми вечерами). Она и тем еще терзалась (и Хайдика терзала), какая она уродина, груди маленькие (Хайдик и правда полногрудых любил, но не тем же семья держится!), и еще что волосы у нее никудышные, тонкие и какие-то пепельные, взяла и покрасила в рыжий цвет (единственный, которого Хайдик не выносил); отговорить было совершенно невозможно. Думается ему, объяснял шофер, беда в том, что Маргит когда-то — наверно, еще в школе — потеряла уверенность в себе, и он всячески старался вернуть ей эту уверенность; она и вернулась после рождения детей.

— От этого вернулась уверенность? — удивился Вукович.

— Роды — все-таки большое дело, достижение, — отважился высказать Хайдик свое мнение, но Вукович возразил, что рожать все умеют.

— Попробуй-ка, милок, — из духа противоречия ввязалась Йолан, невольно встав тем самым на сторону Маргит.

Вукович, снисходительно приняв к сведению и эти «вытребеньки», поправился: ну, то есть, если женщина здорова, все у нее в порядке, какое уж особенное достижение — ребенка на свет произвести.