Кто сеет ветер - [14]

— Ап!.. Вира! — скомандовал он, перехватывая быстро узлы. Эрна и Ким бросились к ним на помощь. Снизу донесся легчайший всплеск. Моряки заработали энергичнее, и через несколько напряженных секунд на палубу перекинулась через борт бородатая мужская фигура. в прилипшей к телу одежде.

— Савар! — кинулась к старику Эрна и торопливо заговорила с ним по-явански, на том береговом малайском наречии, каким говорят в Индонезии люди различных национальностей.

— Все ли удачно? Удалось ли бежать Налю?… Где он сейчас? — спрашивала она, с тревогой заглядывая индусу в глаза и торопясь получить ответ.

Старик прижал к сердцу обе руки и, шатаясь от усталости, кивнул головой на мутную поверхность воды.

— Не бойся, хорошо все. Он внизу; Мы плыли вместе. Скорее спускайте опять канат.

Бертье торопливо схватил его под руку и потащил за собой через узкую дверку машинного отделения.

— Веревку скорее, — повторил Савар, останавливаясь на секунду у двери, видя, что моряки медлят.

— Иди, отец!.. Без тебя сделают хорошо, — легонько подтолкнул его Ким.

Веревка висела опущенной, но Ярцев не вытаскивал ее нарочно, боясь быть замеченным с берега, где как раз в это время проходил полицейский патруль, скандаля с пьяными матросами. Эрна нагнулась за борт и чуть слышно свистнула. В детстве и брат и она любили подражать голосам разных птиц и часто так забавлялись, соревнуясь друг с другом в этом веселом, но трудном искусстве. Снизу ответили таким же придушенным свистом, похожим на крик морской чайки. Когда голоса полицейских и моряков стали глуше, веревку опять потянули наверх, перебирая узлы как можно скорее. Наль, мокрый и полуголый, в одних трусах, схватился за край борта и через мгновение уже обнимал сестру и Ярцева. Но оставаться на деке было опасно. Ярцев, не говоря ни слова, быстро повел его за собой по узенькой лестнице в угольный трюм. Там еще накануне было припрятано чистое белье, башмаки и верхнее-рабочее платье. Эрна протянула беглецам полотенце.

Савар, одевшись в сухое белье и синюю робу, устало присел на кучу угля.

Это был бронзовый черноглазый старик с седеющей бородой, туго закатанной снизу на палочку. При электрическом свете лицо и руки его казались совсем истощенными, виски впали, смуглые костлявые пальцы дрожали, как от озноба. Движения его были вялы и медленны. Он, как и Наль, долго сидел в сырой камере, страдая от малярии и комаров, ночуя на голой земле, подвергаясь побоям и пыткам.

Не имея прямых доказательств его участия в повреждении самолетов, сыскная полиция обвиняла его

по очереди то в подготовке вооруженного восстания на морской базе, то в порче военных гидропланов, то в шпионаже.

Выглядел он болезненно бледным, а от смуглости даже слегка зеленоватым. С жадностью закурил, но сейчас же закашлялся и передал трубку обратно Киму, закрыв устало глаза и сдерживая новые приступы кашля. На щеках его сквозь зеленоватую бледность медленно проступили горячие темные пятна. Разговор его утомлял.

После того как Эрна дала обоим немного еды, он встал, прошел в котельную до бачка, с жадностью попил пресной воды и сейчас же сел снова. Казалось невероятным, чтобы этот больной истощенный старик, неловко ступавший теперь шаткими ногами по скользкой настилке, сам спустился по тросу и проплыл несколько сотен ярдов от «Сумбы» до «Карфагена».

Эрна сидела на опрокинутой вагонетке около Наля и быстро о чем-то с ним говорила. Глубокая нежность к брату сквозила во всех ее движениях и взоре, совершенно стирая с лица привычную строгую сдержанность последнего времени. Наль показался Ярцеву почти таким же, как полтора года назад, — только более возмужалым и похудевшим. В продолговатых глазах его по-прежнему горел упрямый огонь, но на широком, когда-то спокойном и чистом лбу жизнь уже провела свои глубокие борозды скорби. Держался он просто и жизнерадостно, но это происходило скорее от минутного возбуждения и приподнятых чувств, чем от действительной бодрости. Было заметно, что силы его ослаблены чрезвычайно и только большой запас молодого здоровья помог ему перенести все ужасы пыток и заключения.

— Не плохо бы скорее спрятать нас, — сказал он, оглядывая, трюм. — Если будет ночная поверка, побег обнаружится сразу, и тогда пойдут шарить по всем кораблям. Для здешней полиции международные законы не писаны.

— Местечко есть… Чуть тесноватое, зато до отхода ни один дьявол не сыщет. Обмозговали мы, — ответил поспешно Ким.

Кореец провел беглецов через котельную в лабиринт трюмов и труб. Сзади, намеренно отставая для наблюдения за тылом, шли Ярцев и Эрна.

К концу пути пришлось продвигаться ползком, при свете карманного фонаря, в возрастающей духоте и рыли. Наль полз уверенно и быстро, не отставая от корейца. Савар задыхался, несколько раз хватался за сердце, но продолжал молча ползти, пока не достиг удобного, защищенного от любопытных глаз закоулка, где уже были припасены волосяные подстилки, банки с консервами и целое ведро воды.

В эту ночь не спали все шестеро. Но опасения оказались напрасными: на рассвете «Сумба» задымила еще гуще, проревела отходным гудком и отняла от набережной швартовы.