Кто последний к маньяку? - [6]

Старушка посмотрела на меня с интересом.

– Так ты что же? С бандитами воюешь? В эдаком-то одеянии? Глаза, что ль, им титьками отводишь?

– Бабуль, а что ж мне их прятать-то? Ведь красивые? Ты ведь сама красивая в молодости была. Помнишь?

– Ну я-то не заголялась, как ты… Стыд-то не теряла…

– Так ведь невинность-то все равно потеряла. Причем наверняка – до свадьбы…

– Да ты-т откуда знаешь! – возмутилась старушка. – Ты мне в глаза-т не тыкай. Ты чё пришла, вообще? В подол мой заглядывать? Я вон кликну Сашку-то, внука, он те быстро по лестнице-то спустит!

«Спустит он, – хмыкнула я про себя, – в карман себе…»

– Не надо Сашку, – попросила я. – Он маленький еще. Я его напугаю. Да еще, не дай бог, поломаю ему чего-нибудь… Я ведь таким бугаям руки-ноги ломала… Чего уж Сашка-то твой…

– Ой… Ломала она! – старушка недоверчиво потрясла головой. – Да ты небось, кроме целки-то, ничего и не ломала в жизни!

– Экая недоверчивая ты, бабулька, – покачала я головой сокрушенно. – Я бы продемонстрировала тебе, что умею, да жалко внука твоего.

– Себя пожалей! – отрезала бабка. – Сашка! Поди сюда!

Она явно не верила мне. Я ждала, что дальше будет. Явился ее внук.

– Чё, ба? – пробасил он.

– Сашунь, свяжи-ка эту шлюху, – сказала ему коварная бабка, – да в милицию позвони, участкового вызови.

– Чё? – Внук был в растерянности, доходящей до прострации.

– Что стоишь как пень? – прикрикнула на него бабка. – Вяжи ее, говорю! Аль не справисся?

– Щас… – сказал внук.

До него начало доходить, что «вязать» – это значит хватать руками мое красивое тело. Под шумок можно и груди полапать, и вообще…

Он нерешительно протянул ко мне руку. Я шлепнула по ней ладонью.

– Ты руки помыл, поганец? – наехала я на него. – Ты же только что со стрючком своим забавлялся! А теперь женщину хватаешь! Быстро в ванну!

Покраснел он, как кожа после неосторожного загара, и дернулся в сторону ванной. Видно, угадала я, чем он занимался, когда его бабка позвала.

– Не слушай ее, Саш! – не сдавалась бабка. – Руки ей за спину и полотенцем свяжи.

Саша приободрился, да и разозлился на меня тоже. Он уже готов был кинуться на меня всерьез. Правда, с серьезностью щенка. Вот и прекрасно. Я для этого его и злила. Ему уже не полапать меня хотелось, а унизить. Он схватил меня за левую руку и начал тянуть к себе, не знаю зачем. Чтобы вторую руку поймать, что ли?

«Что бы мне такое с ним сотворить? – подумала я. – Разве что – узлом его завязать?»

Я перехватила его руку своей правой и дернула, развернув ко мне спиной. Затем легонько стукнула ребром ладони чуть повыше правого уха. Внучок рухнул на пол. Я достала из своего пакета наручники и пристегнула его левую руку к правой ноге.

Бабка прикрыла рот сухонькой ладонью и смотрела на меня с испугом.

– Ты чего это с внуком моим сделала? – с трудом выговорила она.

– Ничего страшного. Сейчас очнется. А пока давай все же о деле поговорим… Ты ведь, бабулька, милиции наврала, что не видела ничего… Так вот, давай меняться. Ты мне ответишь на все мои вопросы, а я тебе подарочек небольшой сделаю.

Я достала из пакета морской бинокль и повесила его себе на шею. На моей полуприкрытой груди он смотрелся, наверное, очень импозантно.

Как ни была бабка озабочена судьбой внука, глаза ее загорелись. Я видела, что она согласна. Еще бы! С биноклем ее ежедневные балконные наблюдения приобретали новое качество. Ей открывался целый мир, во всех его детальных подробностях.

– Значит, так. Когда милиционеры разбирались с бандитами, вон там… – я указала рукой на перекресток, – …один человек снимал все это на видеокамеру. Мне нужно знать, где он стоял, как выглядел, куда потом делся? Ответишь на вопросы – бинокль твой. Не ответишь – придется другой бабульке его подарить, более наблюдательной. Ты же ведь не одна на балконе целыми днями торчишь…

– Сразу бы сказала, чего тебе надо, и не била бы ребенка… – пробурчала бабка, словно забыла, что сама на меня внука натравливала.

Я вздохнула, но промолчала.

– Стоял он, значит, там.

Бабка указала рукой на угол перекрестка, находившийся по диагонали от того угла, на котором происходила вчерашняя «разборка».

– Без такой штуки…

Она посмотрела на висевший у меня на груди и соблазняющий ее бинокль.

– …я его плоховато рассмотрела. Волос, кажись, черный. И головой так дергает, будто чуб свой назад закидывает. Хотя волосы-то короткие. Я еще подумала – нервеный какой-то. Рубашка, значитца, на нем была расстегнута. Желтая такая, с белыми клетками. Штаны-то обычные, как сейчас молодежь носит. Черные. На коленках еще пузырились. А так-то нечего про него сказать. Обычный мужик, лет тридцать, наверное. Как он начал снимать-то, я не увидела, не знаю, откуда шел. А побежал прямо здесь, под окнами у нас. Эту кинокамеру-то свою на бегу в сумку засовывал. Кожаная такая сумка, через плечо. До того угла добежал и спрятался вон там, за магазином.

– И это все? – спросила я разочарованно. Если она больше его не видела, из моих поисков ничего, пожалуй, не выйдет.

– Я думала – убег он, – продолжала бабка, плотоядно поглядывая на бинокль. – Ан нет! Смотрю – выглядывает из-за угла-то. А уж разъехались все, я уж хотела вниз спускаться… Он тоже увидел, что нет уже никого, никто за ним не гонится. И пошел так спокойно…