Кто помнит о море. Пляска смерти. Бог в стране варваров. Повелитель охоты - [37]

Эти и еще множество других вопросов не давали мне покоя всю ночь, мучили меня до такой степени, что порою мне казалось, будто я теряю рассудок.

Сегодня утром я принял решение не говорить об этом никому ни слова:

во-первых, потому что никто не знает о моих тайных наблюдениях и, следовательно, у меня ни перед кем нет обязательств;

во-вторых, потому что посланию этому надлежит остаться непонятым, вернее, городу и не было никакого послания, ибо город никоим образом не был подготовлен к тому, чтобы получить его таким образом, и даже не подозревал о подобной возможности;

в-третьих, потому что судьба нашего города — или населения — уже решена; а посему — что может добавить ознакомление с ультиматумом, который предваряет, возможно, события, но не может принести избавления? Природа щедра на такие безусловные и бесполезные предупреждения — бесполезные согласно нашему пониманию вещей, это я допускаю.

Таков был ход моих рассуждений, которые показались мне вполне благовидными. Что же касается меня, то я, разумеется, не мог поступать так, как будто ничего этого не знаю. Я делаю вывод — исключительно для собственного употребления, — что все произойдет быстрее, чем я предполагал. В этом главная суть послания, если, конечно, допустить, что таковое послание имело место.

* * *

Новые сооружения, лучше информированные, чем мы, первыми послали нам предупреждение; если бы мы сумели понять его! Некоторые из них, самые высокие и самые мощные, на другой же день обрушились или взорвались — уж не знаю, — и сразу подул адский, фосфоресцирующий ветер. Подземные взрывы, судорожное перемещение стен, шум спировиров, а тут еще шарканье крота и град ударов, раздававшихся у нас под ногами: город сотрясался до основания. Если бы не его пористая структура, дающая ему возможность как бы вбирать в себя всевозможные удары, в одну минуту он превратился бы в кучу пыли. Отверстия, существовавшие в разных местах на поверхности окружающих нас стен, тут же закрылись, и мы утратили всякий контакт с морем. Кроме того, стены сомкнулись у нас над головой — это случилось впервые, и мы внезапно очутились в кромешной тьме, словно попали на дно шахты. Если бы наш город погрузился в этот момент в самую глубь земли и слился там с подземным, растворился бы в нем, стал его составной частью, мы бы еще могли подумать: не было счастья, да несчастье помогло. Но вместо этого мы стали свидетелями невиданного разгула фантастических превращений: каждый предмет с поразительной быстротой то и дело ухитрялся менять свою форму, атакуя нас спереди, сзади, сбоку, окружающее пространство тоже постоянно менялось, принимая обманчивые очертания с явным намерением каким-то образом навредить нам, так что мы, как говорится, и глазом моргнуть не успевали. Многие из нас в надежде спастись пытались забиться куда-нибудь в укромный уголок, но тут же оказывались совсем в другом месте, причем, конечно, незащищенном. Но самое ужасное, самое жестокое было то, что вести эту битву приходилось против таких врагов, каждый из которых сам по себе представлял целую армию; поэтому мы выбивались из сил, предпринимая атаки, контратаки, все куда-то бежали, шли на приступ, потом отступали, делая резкие повороты. Вот какова была эта битва! Они рассчитывали уничтожить побольше наших без всякого боя, и, надо сказать, им это в значительной степени удалось. Множество людей бесследно исчезло. У нас в доме снова повторилось то, что уже случалось не раз. Все соседи, и стар и млад, поначалу шумели в своих комнатах, окликая друг друга сдавленными голосами: потом, не выдержав, высыпали во двор и в глубоком молчании стали кружить по нему. Прибегнув к силе и не убоявшись резких столкновений и внезапного пробуждения, некоторые из тех, кого чары еще не лишили окончательно разума, попытались остановить по крайней мере своих. И началась кошмарная борьба между бесчувственными изваяниями и живыми, но наполовину оглушенными существами, и те и другие вышли из этой схватки изрядно помятые. Наконец, была еще одна категория, к которой принадлежал я сам: сохраняя полную ясность ума, мы словно окаменели в своих комнатах еще до того, как успели выйти. Вскоре, не отдавая себе отчета в своих действиях, кое-кто из круживших по кругу во дворе стал подходить все ближе к входной двери, словно намереваясь куда-то улизнуть. Это было бы сущим бедствием для всего города! Уж не знаю кто, только нашелся, к счастью, человек, который сохранил присутствие духа и с силой захлопнул дверь.

Увы, как мы вскоре узнали, одному удалось-таки ускользнуть незамеченным. Это был Исмаил, да-да, тот самый Исмаил. Улица поглотила его, словно бездна. Его вдруг потянуло туда, хотя он давно уже не отваживался выходить из дома и так радовался тому, что отошел от мира! И вот теперь все, конец, пропал Исмаил, не владевший в тот миг ни душой, ни телом, пропал — и душой и телом. Какая жестокая судьба! От него не останется ничего, ничего — даже тени.

Стоило, впрочем, свершиться несчастью, как чары тут же исчезли, тем и кончилось предостережение. Стены у нас над головами раздвинулись, снова засиял ясный день. Не дожидаясь, пока ей сообщат что-нибудь о муже, и не обращая внимания на уговоры жильцов, жена Исмаила села посреди двора и завыла как волчица, стала рвать на себе волосы, расцарапала все лицо. Не прошло и минуты, как она кровавым ручьем метнулась за порог дома и, просочившись под запертой дверью, устремилась на улицу, по следам Исмаила. С той поры ручеек этот не иссякает; всякий раз, когда мы выходим из дому или возвращаемся домой, нам приходится перешагивать через него.