Кто помнит о море - [25]

Только я успел очнуться, как редкой мощи взрыв — а мы наслушались их немало — потряс город. Я и сейчас, по прошествии нескольких часов, все еще чувствую, как земля будто уходит у меня из-под ног. Я сразу же понял, что взорвалось одно из новых сооружений. Было ли это подготовлено Аль-Хаджи и его друзьями — или намеренно сделано самими оккупантами? А может, просто несчастный случай? Гадать можно сколько угодно.

Однако мне не пришлось ломать голову, перебирая всевозможные гипотезы и отыскивая истинную причину катастрофы: город сразу же превратился в сущее пекло, на него обрушился необычайной силы, всесокрушающий ветер. Правда, ветер этот тут же стих. И тогда средь воцарившегося мертвого молчания до нас донесся грохот еще одного обвала, похожий на исполинский взрыв хохота; на улицах стоял стон. Я уже не знал, иду я или бегу, хотя каждым своим шагом отмерял несколько метров. То мне казалось, будто я подпрыгиваю на месте, а то вдруг чудилось, будто я болтаю ногами в подвешенном состоянии в застывшем над городом воздухе. Свет странным образом померк над площадью, в потоках вулканических лучей, извергавшихся из всех отверстий, кружили неистовые ириасы, их черные силуэты, наслаиваясь друг на друга, смешивались в кучу, потом разлетались в разные стороны.

Я пошел по улице, ведущей прочь с площади, там тоже крики, вопли. Сама улица невелика, в обычное время ее можно пробежать за несколько минут, а мне, чтобы дойти до конца, понадобилось не меньше часа. Расстояния в этом таившем гибель пространстве и само время тянулись бесконечно, хотя и были лишены жизни, подобно трупам, они непомерно раздувались, потом исчезали совсем, а вещи, утратившие свою материальную сущность, от вынужденной бездеятельности превратились в жалкое свое подобие. На углу я заметил две мумии, стоявшие на посту. Глаза у них были закрыты, но на лицах застыла странная улыбка. Тут как раз начался обстрел улицы. Что делать? Я подошел поближе к мумиям, и они, не открывая глаз, подвинулись, освобождая мне место. Они молчали. Меня словно парализовало, я стоял, прижавшись, как и они, к фасаду здания, тень которого вырисовывалась в самой глубине площади, падая на этот заледенелый, бесплодный, опустошенный мир. И тут я понял: то, что я принял за автоматные очереди, — да это же были спировиры. Они кишели в воздухе, носились беспрестанно со скоростью метеоров, резко тормозили и тотчас же снова с диким воем трогались в путь.

— Уходите, — не открывая глаз, сказала мне в этот момент одна из мумий. — Сейчас очистим этот квартал и перекроем.

На лице ее по-прежнему витала бессмертная улыбка; я машинально пошел прочь. Однако идти мне пришлось недолго. На прилегающей улице дорогу преграждали другие мумии, всем своим видом они предписывали мне остановиться. Я сделал шаг вперед, а на втором выдохся, превратившись в камень. Я ждал, не в силах ничего предпринять, стараясь уловить хоть какой-нибудь знак. Но знаков они никаких не подавали, потому что сами окаменели, вроде меня. «Я окажусь во власти их жестокости», — подумалось мне.

Они подались вперед, потом медленно, тяжеловесно двинулись ко мне и доставили меня на площадь. На мостовой скопилось множество неподвижных изваяний, здесь были также искалеченные бюсты, руки, ноги, застывшие в самых разнообразных позах. Меня толкнули на большую кучу, откуда торчало немало раскрытых ладоней, казалось, взывавших о помощи, но ни одна из них не шевелилась. Лица некоторых из этих изваяний были мне знакомы, да и сами они как будто узнали меня, я так и ждал, что кто-нибудь из них того и гляди обратится ко мне со словами: «Мне столько всего еще нужно сделать. Неужели для того, чтобы кончить вот так, я старательно брился сегодня утром, повязывал галстук…» Все эти изваяния, окружавшие меня, живого и такого жалкого, походили на мертвецов, гордившихся своим могуществом и своей исключительностью. Словно загипнотизированный, я был не в силах оторвать взгляд от их глаз, избавиться от их молчания. Исчезло обманчивое впечатление, будто черты их знакомы мне, исчезло, растворилось без следа.

Неодолимая сила, которой они были наделены, защитила и спасла меня, заставив отступить врагов и уничтожив их оружие. Когда я пришел в себя, я в самом деле, как оказалось, лежал посреди площади, лежал в полном одиночестве и был невредим. Вдалеке мелькали тени бегущих, и, глядя на них, я понял, что жизнь имеет цену только в том случае, если ее на что-то употребить… на что-то небывалое. «Если мне удастся спастись, — подумал я, — то и я тоже…»

Через несколько мгновений я смог уйти. Спировиры все еще летали, причем довольно низко — на уровне человеческого роста. Но я понял, что они совершенно безобидны, что они слетаются просто из любопытства. На улицах было пусто и свободно. Я ускорил шаг, подобно другим редким прохожим, которые скорее плыли в воздухе, чем шагали. И только тогда я ощутил, каким легким стал сам город. Почти невесомым. Здания, их стены и фасады, памятники вырисовывались в тумане и не оказывали ни малейшего сопротивления, если мне случалось пройти сквозь них. Они уже не были препятствием, и я шел куда хотел. Время от времени на них со свистом обрушивались сильные порывы ветра либо с молниеносной скоростью проносились мимо безобидные спировиры, оставляя за собой в воздухе длинный огненный след. Порою один из них снижался и начинал кружить надо мной, как бы изучая, потом тут же исчезал в ночи, она словно проглатывала его, смыкалась над ним, как тяжелый, плотный слой воды, более тяжелый и плотный, чем сами стены, которые, видимо, не испытывали более желания перемещаться, с тех пор как стали совсем невесомыми. Добравшись до перекрестка, я, сам не зная как, очутился в самой гуще толпы, состоявшей из плоских, бесплотных силуэтов, которые двигались куда-то быстрым шагом. И вдруг я ощутил страшную слабость, ноги у меня дрожали от долгой ходьбы. Я отдался на волю несущей меня волны, закрыл глаза и заснул. И вот во сне, мне казалось, я тоже шел, преодолевая многие километры, увлекаемый порывом этой молчаливой и почти невидимой массы, послушно выполнявшей бесконечные, торопливые предписания некоего голоса, сама невыразительность которого вызывала почему-то дрожь.