Кто по тебе плачет - [11]
— Ой! — вскрикнула она вдруг. — Я нашла! Погляди! В дупле еще дупло.
В руке у нее была сухая шишка.
— Их тут много!..
Я сел рядом с ней, открыл ножичек брелок и стал выковыривать им из этой шишки горошины-орехи…
От губ ее шел ореховый аромат, белые зубы хрустели орешками, волосы вперемежку с хвойными иглами, совсем девичьи смуглые босые ноги — все это, наверное, было привлекательно для постороннего взгляда: меня обожгло колючей неотвратимой жалостью к ней, так по-детски протягивала она ладошку…
Орехов, а точнее шишек, было двадцать семь. Таежная загадка. Если кругом на земле все подобрано лесными жителями, расклевано птицами, как могли остаться прошлогодние шишки в дупле? Разве что беличий хвостик, прилипший к ветке, печальная суть нашего клада?
Я ковырял их ножом и кормил одичавшую лесовичку, вдыхая с наслаждением незнакомый лесной привкус.
— А ты? — возмутилась, отодвинула она мою руку…
Кажется, первый раз мы были почти сыты. Первый за тысячу дней Правда, я долго не мог приучить себя жевать одну мякоть и от жадности крушил ее наполовину с корочками, до боли в зубах.
— А теперь чего тебе хочется, лесная кикимора? — попробовал пошутить я.
— Теплую ванну, телевизор и мягкое кресло, — засмеялась она.
— Ты веришь сказкам?
— Очень…
— А я нет.
— Одичал в лесу. Темным скоро станешь, как дупло. Мы с тобой так одиноки.
— Ну и что, беда какая? Многих полезно было бы на время хотя бы окунуть в одиночество.
Она снова засмеялась:
— В тюрягу?
— Будто без тюряги нет одиночества.
— Но зачем!?
— А чтобы однажды поняли, какое благо жить среди людей, называть кого-то близким, родным. Не каждый достоин быть не одиноким.
— Философ, — не то с иронией, не то с грустью сказала женщина, и мне расхотелось о чем-либо говорить.
Спали мы, сидя в этом дупле, как в большом деревянном кресле, жестком и неудобном. Комары около нас больше не летали.
На другой день жадно хотелось пить, невыносимо хотелось воды. Мы ели ягодную свежесть, много ягод и все же очень хотелось набрать полный рот воды, хлебнуть обыкновенной воды.
— Куда мы попали? Это не Сибирь, такая жара, — вздохнула она.
— Только днем жара. Ночью ты плачешь во сне от холода. И деревья тут вполне сибирские.
— Разве я плачу?
— Стонешь.
— Извини… Хоть бы дождь пошел.
— Не надо нам дождя, солнца не будет. Нам с тобой везет… погода, воздух, ягоды, орехи… У тебя необыкновенная способность видеть ягоды…
Мы разговаривали на ходу, шагая мимо великолепных упругих деревьев. Мысленно я называл их кедрами. Кажется, это и в самом деле, были кедры, но я видел такие первый раз и думал об одном: скорей бы они кончились. Я больше не верил ни солнцу, ни часам, ни удаче, которая приведет нас к жилью, к людям. Казалось, так легко разминуться в лесном океане, пройти мимо крохотной точки в бесконечную вселенную дикого леса и блуждать в нем до самой зимы.
Хотелось кричать, проклинать и лес, и безмолвие вокруг, и часы и дорожную палку, и взъерошенные колючие лапти, людей, которые не желали попадаться навстречу, орать о них что-нибудь обидное, орать не в обиду, а чтобы отвести от себя безмолвие, нескончаемую тишину. Я тупел от миллиона шагов, от миллиона веток, от шелеста хвои, от невозможности крикнуть, ударить палкой по неподвижным стволам. Рядом была она, моя вроде бы не красавица, молчаливая, как все вокруг с припухшими от усталости глазами. Если бы она плакала, ныла, как бы я зарычал на нее, заревел на весь лес. И может быть, нам обоим стало немного легче.
Весь день мы не замечали, что лес поднимается в гору, ведет нас по отлогому склону к вершине холма. Наверное, поэтому как никогда усталость была неодолимой, до ноющей боли в ногах. Только теперь мы видели, что земля полого спускается вниз: и туда, откуда мы пришли, и туда, куда пойдем завтра.
Я выскреб на дереве стрелку, лег на землю под этим проклятым деревом, не в силах подняться, копать берлогу, собирать хвою, думать о ночлеге.
— Не надо, — сказала вдруг она. — Я буду спать на земле, рядом с тобой.
Да что же это делается, подумал я, она понимает меня как лесной зверь лесного зверя, одним инстинктом, одним.
— Это вершина холма. Не продует?
— Земля теплая.
Не открывая глаз, я понял, она легла.
— И комаров не стало…
— Где вы, комарики? — пошутил я. — Кис-кис. Нам грустно без вас.
Почему, в самом деле, их нет? Подохли? Радиация? Как это может быть: вселенная без комаров? А птицы пока поют…
— Разве ты не заметил, комаров нет.
— А что же тогда зудит и гудит?
— Я не слышу… В траве гудит.
— Мне показалось, ветер гудит.
— И ветра нет. — Я чуть было не сказал: передох. — Ноги мои гудят…
Когда наступила ночь — не знаю. Темноты я не видел, но и во сне лицом ощущал ее холодное прикосновенье, слышал, как она волнами плывет вокруг и тоненько гудит еле слышно комариным звоном, гудит в непроглядной черноте ветвей.
Холод заставил меня открыть глаза.
Темно. Жутковато. Очень тихо. Не пожелаю никаким самым отпетым романтикам просыпаться ночью в лесу, не зная где, не понимая, как ты сюда попал, откуда черные стволы кругом тебя и черное хвойное давящее низкое небо. И что-то гудит комариным писком, отдаленно гудит, наплывом, то сильней, то слабей, гудит в шорохе леса, набегая волнами, пропадая в нем.
Маленькие волшебники – Карандаш и Самоделкин открывают школу волшебников. В этой школе они учат маленьких детей волшебству. Но неожиданно в школу пробираются разбойники – пират Буль-Буль и шпион Дырка, что бы выгнать оттуда Карандаша и Самоделкина и превратить школу волшебников в школу разбойников. Школу волшебников, Карандаша и Самоделкина спасает маленькая девочка – Настенька, одна из учениц школы волшебников.
В этой сказочной повести ребят ждёт встреча с весёлыми и находчивыми человечками – Карандашом и Самоделкиным, рассказывается об их необыкновенных приключениях…
Сколько приключений ждёт наших отважных путешественников Карандаша и Самоделкина! И полёт на огурце, и встреча с разбойниками, и… Что ещё? Читайте и узнаете!
Эта романтическая, не всегда веселая книга ставит перед читателем много сложных проблем. Она фантастическая, но сюжет ее тесно переплетается с действительностью, с недавним прошлым.Повесть учит верности долгу, верности Родине. Она говорит о том, что вдохновенный труд в нашем обществе — это и есть главная романтика века.
В романе "Время ангелов" (1962) не существует расстояний и границ. Горные хребты водуазского края становятся ледяными крыльями ангелов, поддерживающих скуфью-небо. Плеск волн сливается с мерным шумом их мощных крыльев. Ангелы, бросающиеся в озеро Леман, руки вперед, рот открыт от испуга, видны в лучах заката. Листья кружатся на деревенской улице не от дуновения ветра, а вокруг палочки в ангельских руках. Благоухает трава, растущая между огромными валунами. Траектории полета ос и стрекоз сопоставимы с эллипсами и кругами движения далеких планет.
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.