Кто первый на виселицу - [13]

Мудрая бабушка оставляла гореть тусклый ночник, а сама постепенно пыталась отучить меня от моих страхов. Она умышленно не зажигала в подъезде свет, когда мы с ней поднимались по лестнице. Часто устраивала в квартире полумрак, зажигала свечи…

Посылала меня на даче нарвать что-нибудь с грядок, когда уже смеркалось. Или просила спуститься вниз выбросить мусор, когда мы были дома. Конечно, она постоянно следила за мной, готовая по первому зову прийти на помощь.

Бабушкины уроки сделали свое дело: я избавилась со временем от панического страха перед темнотой. Теперь я совершенно спокойно могла идти пешком домой в два часа ночи. Но какое-то неприятное ощущение осталось. Я не признавалась в этом никому: ни Ольге, ни Жоре, ни самой бабушке.

Конечно, я уже не боялась страшных великанов, но поднимаясь вверх по темной лестнице, мечтала, чтобы ступеньки поскорее закончились. Меня пугала темнота в замкнутом пространстве.

А в сегодняшней подъездной темноте было что-то жуткое и зловещее.

Я взлетела на свой этаж и замерла…

Все детские страхи всплыли, но теперь они просто померкли перед открывшейся моим глазам картиной: на двери моей квартиры был нарисован белый череп и скрещенные кости. Глаза черепа горели странным, таинственным огнем. Мне показалось, что он сейчас откроет свой беззубый рот и скажет мне что-то такое, от чего я упаду в обморок.

Несколько секунд я не могла сдвинуться с места, безмолвно взирая на череп. Потом заорала, да так громко, что из квартиры напротив тотчас же высунулась взлохмаченная голова моего соседа Петра Голубева.

– Что такое? – закричал он, и я увидела в его руке топор. Снизу, чиркая спичками, бежал еще один сосед, а сверху спускалась живущая надо мной Светка Макарова. Все они испуганно смотрели на меня.

– Полина? – удивленно спросил Петька Голубев. – Это ты?

– Тут, тут, смотрите, вот… – я тыкала пальцем в изображение на своей двери. В этот момент ярко вспыхнул свет.

Глаза черепа сразу же перестали светиться. И теперь при ярком свете, в окружении людей, эта картинка показалась мне просто детской мазней. Череп был намалеван обычной белой краской, довольно криво.

– Это ты этого так испугалась? – удивленно спросил Петька.

Я кивнула головой.

– Да это, поди, опять Антошка Катькин балуется, – начала возмущаться Светка. – Он, постреленок, то в дверь позвонит, да убежит, то почтовый ящик подожжет! Уж сколько на него жаловались! Вот паразит! Так же до инфаркта человека довести можно!

– А почему свет не горел? – разлепила я ссохшиеся губы.

– Да пробки кто-то вывернул, – сказал дядя Гриша, сосед снизу, работавший электриком. – Я как раз домой шел, смотрю – свет не горит, ну и посмотрел, в чем дело. Ввернул, и все нормально стало.

– Ну и напугала ты нас! – засмеялся Петька. – Я думал, убивают кого, топор вот схватил… Ну, ты даешь, Полина!

– Чего ржешь! – оборвала его Светка. – На девке лица нет. В темноте кто хочешь испугается. Надо же, страсть такую намалевал, мерзавец! Ну, все! Теперь я ему устрою! Успокойся, Полина, пойдем ко мне? Чаю выпьешь, отдохнешь.

Светка обняла меня за плечи и повела к себе. Соседи начали тоже расходиться по своим квартирам.

– Подожди, Света, – обернулась вдруг я на свою дверь. – У него глаза горели…

– У кого? – не поняла Светка.

– У черепа.

– Господи! – всплеснула Светка руками. – Нашла о чем думать.

Дядя Гриша молча подошел к моей двери, мазнул пальцем по нарисованным глазницам и поднес палец к глазам.

– Фосфор обыкновенный, – констатировал он.

– Вот паразит! – снова обозлилась Светка, – и фосфор где-то раздобыл!

Мы поднялись наверх, в Светкину квартиру. Я немного пришла в себя, села на табуретку в кухне и достала сигареты. Светка поставила чайник, села рядом со мной и тоже закурила.

– Нет, ну ты посмотри, какой паразит! – не успокаивалась она. – Ведь сопливый совсем еще, а что учудил!

Антошка, десятилетний оторвяга, сын соседки Катерины, частенько доводил жильцов нашего дома до нервного срыва, устраивая им мелкие пакости. Катька уже давно махнула на него рукой, устав регулировать все конфликты с соседями. Сперва она и порола пацана, и уговаривала, и денег давала – все было без толку!

Светка налила чаю, достала из холодильника лимон, нарезала колбасу и батон и пододвинула мне все это.

– Ешь! – приказала она, – а то загнешься совсем. – Нет, с Антоном нужно что-то делать! Вот оно, яблочко от яблони…

Это был намек на Антошкиного отца, находившегося в очередной раз в местах лишения свободы. Все свое детство Антошка наблюдал за пьяными скандалами отца, частенько избивавшего мать.

– Как я понимаю Катерину! – вздохнула Светка. – С таким муженьком, а теперь и с сыном, с ума можно сойти! Развелась бы сразу, да сама мальчишку воспитывала, чтобы он не смотрел с детства на этого мерзавца.

Сама Светка развелась со своим мужем, едва только родила дочку Ирочку. Муженек не поспал несколько ночей, послушал крики ребенка, повздыхал-повздыхал и заявил Светлане, что он ее, бесспорно, очень любит и никто ему больше не нужен, но он пришел к выводу, что, дескать, детей ему еще рано иметь, а может, и вообще не нужно, так как он для роли отца не создан. Светка говорила, что он даже плакал, когда объяснялся с ней. И еще добавил, что ребенку, безусловно, будет намного лучше без такого отца.