Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже - [16]
“Иглу”, с которой слезал Цой в фильме Нугманова.
Мы сидели в зале рядом, но я ничего не заметила, не почувствовала. Не потому, что была такой наив-
ной. Я не хотела знать.
Только несколько месяцев назад я заставила себя
прочесть что-то про марцефаль. Теперь хотя бы знаю, что марцефаль меняет человека, провоцирует грубость
и резкость.
В твоей статье про Тарантино возникает “подко-
лотый урка”, муза кино является в мир нюхнуть за ком-
панию с режиссером, который на кокаиновом приходе
путает курок с кнопкой ускоренной перемотки. И все
эти навороты образов — в коротеньком тексте. Автор
явно неплохо изучил предмет. Недавно собралась
с духом и спросила Брашинского: “Был ли героин, когда была я?” Он ответил: “С иглы полностью слезть
74
нельзя. Но он тебя не обманывал. Если он и срывался, то раз в год, не чаще. Может быть, раз в два года.
И только когда тебя не было в городе. Он очень тебя
берег. И себя — для тебя”.
Угрозу я видела только в алкоголе. Первые годы
вместе казались мне почти безопасными. Ты не пил, не говорил об этом, и я совсем не чувствовала, что ты
скучаешь по своим пьяным эскападам. Однако
мифология русского пьянства тебя по-прежнему
волновала. Ты нашел для нее отличную формулу —
“сберегший традицию совести в сгустке похмельного
стыда” (это про Веничку, которого ты обожал). Я не
пускала на порог и люто ненавидела твоих друзей —
наркоманов и алкоголиков вроде закадычного приятеля
Вилли. Но он в конце концов победил: именно Вилли
был с тобой в момент твоей смерти. Ты, кстати, упомя-
нул его в “Марцефале”. Там герой Михаила Ефремова
рассказывает, откуда взялось питерское словечко
“бошетунмай”, и приписывает его твоему обожаемому
Вилли.
Став твоей женой, я тоже почти не пила. Да
и зачем? Жизнь с тобой была наполнена внутренней
энергией такой силы, что взбадривать себя мне было
ни к чему. Мне вообще ничего особенного было не
нужно. У меня почти ничего не было — но у меня
было всё. Ты любил повторять: “Жизнь — это то, что
проживается”. Я кивала, но не понимала, уверенная
в том, что просто жить такой полной жизнью и просто
любить такой пульсирующей любовью — недостаточно, нужно еще чего-то добиться, еще что-то ухватить.
Мой Сережа до встречи со мной почти не пил.
Удивительно, да? Дожил до тридцати трех лет — и ни
разу не был в хлам пьяным, не блевал над унитазом, 75
не творил глупостей, не мучился похмельным стыдом.
— Словом, парень не жил, — сказал бы ты.
Он не только не пьет, он и не курит. Не любит
даже кофе, а из допингов пробовал только голландские
грибы (отдельно расскажу эту историю). Ну то есть
что-то он пил — пиво там, просекко, рюмку-другую
водки иногда, бокал вина на вечеринках. Но в целом
ему это не нужно и не интересно. В первую ночь
у меня дома мы выпили, наверное, бутылки три —
сначала шампанского, потом белого вина, потом, кажется, еще и розового. Сережа пил вино отчаянно, как будто вино было волшебным зельем, которое
позволит ему преодолеть страх и до меня дотронуться.
А я пила, чтобы исчезла пропасть между нами и чтобы
оказаться там, где можно всё. Можно всё. Можно всё.
Потом мы с ним всё время пили. Для того чтобы
оставаться вместе, нужно было ввести себя в состояние
транса. Он полюбил шампанское, быстро научился
отличать хорошее от плохого, а очень хорошее от просто
хорошего. Он вообще оказался отличным учеником, впитывал всё как губка и при этом имел о многом соб-
ственное мнение, изменить которое мне иногда хоте-
лось, но редко удавалось. К бордо я его так и не
приучила, он предпочитал более легкое и более тонкое
бургундское. С тобой мы никакого бордо не пили.
Вино вообще пили мало, да и какое вино тогда было?
“Медвежья кровь”? “Южная ночь”? “Алиготе”? “Мона-
стырская изба”? Что-то сладкое и крепленое. Родитель-
ская кислятина из дачной черноплодной рябины.
Приличное красное вино появилось в магазинах за год
до моего отъезда в Москву. Это было болгарское
каберне, недорогое и приятное. Именно его мы и пили
с Лешей в самом начале нашего романа, пока он уве-
ренно не перевел меня на французское.
Ты сейчас спросил бы про Сережу:
— А тебе есть о чем с ним пить?
Ну да, это же Веничкина фраза: “Мне с тобой
не о чем пить”.
Не будем снобами, ладно? Во-первых, я никогда
не видела его по-настоящему пьяным. Пьянела я, а он
оставался собой. Во-вторых, да, мне есть о чем с ним
пить. Я ведь писала тебе, что открываю новый мир —
чужой, непонятный, устроенный по другим законам.
Вот только не знаю, возможен ли этот роман без
хмельного головокружения?
Но я знаю одно — пока Сережин мир мне инте-
ресен, я его люблю.
22.
77
Ночь с 3 на 4 мая 2013
Вспоминала сегодня наше первое появление вместе
в профессиональной тусовке. Киноведческий семинар
в репинском доме творчества кинематографистов.
Я и раньше бывала в Репине на зимних каникулах, любила это место, встретила там когда-то много людей, с которыми продолжала общаться: Диму Месхиева, Киру Сурикову, Наташу Токареву. Но сейчас я ехала
туда не просто в качестве твоей девушки, но и как
аспирантка, молодой критик. Тебе предстояло выступить
с анализом “Чапаева”, а мне — “Цирка”. Я обожала
“Цирк” Александрова, и мы вместе проделали совер-
шенно хулиганский его разбор. Позже по мотивам
Юлия Яковлева – автор популярной серии романов "Ленинградские сказки", в которых история сталинского террора и предвоенных лет рассказана с пугающей и обезоруживающей наивностью, поскольку рассказана – детьми и для детей. Карина Добротворская взорвала интернет и читательские сообщества благодаря выходу романа "Кто-нибудь видел мою девчонку?", по нему сняли фильм с Анной Чиповской, Викторией Исаковой и Александром Горчилиным, ставший хитом. В новом романе, написанном Юлией и Кариной в соавторстве, есть все, что делает произведение ярким и запоминающимся: * интересный небанальный сюжет про отдаленное будущее * любовная интрига * детективное расследование * оригинальный авторский мир, описанный в подробностях * европейская фактура, делающая роман похожим на переводной Роман о нашем близком будущем, но читается он как роман о настоящем. В новом мире победили осознанность и экологическая революция.
Книга Карины Добротворской могла быть написана только девочкой, родившейся в Ленинграде. Ненамного раньше нее в этом же городе родилась и окрепла блокадная мифология, которая поддерживает свойственное его жителям ощущение мученичества и избранности. Как всегда, в этих ощущениях много выдуманного, навязанного, шаблонного. Но для женщины, преодолевшей свою собственную блокаду, отделявшую ее от большого мира, от красоты, успеха, карьеры, – тема ленинградского голода раскрывается совсем с другой стороны. Оказывается, что пережитый Ленинградом ужас никуда не делся из ее жизни.
Пишу и сам себе не верю. Неужели сбылось? Неужели правда мне оказана честь вывести и представить вам, читатель, этого бретера и гуляку, друга моей юности, дравшегося в Варфоломеевскую ночь на стороне избиваемых гугенотов, еретика и атеиста, осужденного по 58-й с несколькими пунктами, гасконца, потому что им был д'Артаньян, и друга Генриха Наваррца, потому что мы все читали «Королеву Марго», великого и никому не известного зека Гийома дю Вентре?Сорок лет назад я впервые запомнил его строки. Мне было тогда восемь лет, и он, похожий на другого моего кумира, Сирано де Бержерака, участвовал в наших мальчишеских ристалищах.
Новая книга Николая Черкашина "Белая карта" посвящена двум выдающимся первопроходцам русской Арктики - адмиралам Борису Вилькицкому и Александру Колчаку. Две полярные экспедиции в начале XX века закрыли последние белые пятна на карте нашей планеты. Эпоха великих географических открытий была завершена в 1913 году, когда морякам экспедиционного судна "Таймыр" открылись берега неведомой земли... Об этом и других событиях в жанре географического детектива повествует шестая книга в "Морской коллекции" издательства "Совершенно секретно".
Все подробности своего детства, юности и отрочества Мэнсон без купюр описал в автобиографичной книге The Long Hard Road Out Of Hell (Долгий Трудный Путь Из Ада). Это шокирующее чтиво написано явно не для слабонервных. И если вы себя к таковым не относите, то можете узнать, как Брайан Уорнер, благодаря своей школе, возненавидел христианство, как посылал в литературный журнал свои жестокие рассказы, и как превратился в Мерилина Мэнсона – короля страха и ужаса.
Спросите любого человека: кто из наших современников был наделен даром ясновидения, мог общаться с умершими, безошибочно предсказывать будущее, кто является канонизированной святой, жившей в наше время? Практически все дадут единственный ответ – баба Ванга!О Вангелии Гуштеровой написано немало книг, многие политики и известные люди обращались к ней за советом и помощью. За свою долгую жизнь она приняла участие в судьбах более миллиона человек. В числе этих счастливчиков был и автор этой книги.Природу удивительного дара легендарной пророчицы пока не удалось раскрыть никому, хотя многие ученые до сих пор бьются над разгадкой тайны, которую она унесла с собой в могилу.В основу этой книги легли сведения, почерпнутые из большого количества устных и письменных источников.
Книга Радко Пытлика основана на изучении большого числа документов, писем, воспоминаний, полицейских донесений, архивных и литературных источников. Автору удалось не только свести воедино большой материал о жизни Гашека, собранный зачастую по крупицам, но и прояснить многие факты его биографии.Авторизованный перевод и примечания О.М. Малевича, научная редакция перевода и предисловие С.В.Никольского.
Книга В.Носовой — жизнеописание замечательных русских танцовщиц Анны Павловой и Екатерины Гельцер. Представительницы двух хореографических школ (петербургской и московской), они удачно дополняют друг друга. Анна Павлова и Екатерина Гельцер — это и две артистические и человеческие судьбы.