Кто не верит — пусть проверит - [9]

— А рисовать умели?

— Да, Кнопка, рисовать они умели. Рисование вообще основа основ. Сначала люди, вместо того чтобы писать, просто рисовали. Возможно — я подчеркиваю: возможно, ибо не знаю наверняка, как и никто точно не знает, — что, прежде чем люди научились объясняться друг с другом, они уже рисовали. Живопись — это божественная профессия, прекрасная, трудная, не терпящая принуждения. Ты не хочешь быть художником?

— Нет, папа, я хочу быть моряком.

— Ну, тогда ничего не поделаешь, надо вылезать из первобытной пещеры и спускаться с горы. Морякам в горах нечего делать. Пошли, ведь нам нужно преодолеть всего лишь двести семьдесят столетий и не менее шести километров, чтобы попасть домой к ужину.

ЧЕХОСЛОВАЦКИЙ ВОЕННЫЙ ФЛОТ В ОРЛИЦКИХ ГОРАХ, или ЗОВ МОРЯ

Одно время Кнопка совершенно серьезно решил стать моряком. В моей комнате в Ржичках находился его флот, искусно вырезанный и сколоченный из дерева. Что правда, то правда — флотилия была действительно очень хороша: башни одеты в броню из жестяных консервных банок, испорченные карманные фонарики пошли на прожекторы, пробки — на трубы или орудийные щиты, из проволоки сделаны мачты, из всевозможных гвоздей — орудия разного калибра. Так возникли новые типы морских орудий: кровельные, шурупные, литые, заклепочные. Суда были изумрудного цвета. Не потому, что эта окраска была защитной и корабли могли незамеченными пробраться в зелени лесов и лугов сквозь овес или крапиву, а просто потому, что с прошлого года после ремонта у нас осталась зеленая краска, которой мы покрывали рамы. Кнопка и Лойза Фишарек были адмиралами.

А какие прекрасные названия носили эти суда! Адмиральское — «Аврора». Авианосцы с побеленной взлетной площадкой и катапультой, выбрасывающей самолеты-истребители, получили гордые имена «Прага» и «Горымир». Броненосцы первого класса — «Стальной», «Отважный», а также «Радецкий».[10] Уговорить ребят, что теперь это имя не годится, не удалось. Кнопка унаследовал от меня игрушечный крейсер, на корме которого стояло имя «Radetzky». Когда-то я получил его в подарок от своей тетки из Вены. Итак, в память о моем детстве «Радецкий» занял надлежащее место в чехословацком военном флоте. Торпедным катерам повезло больше: они торжественно именовались «Ленин» и «Фучик». Зато подводные лодки получили женские имена — ведь лодка женского рода. Они назывались: «Шарка»[11] и «Либуша».[12] И, наконец, один броненосец звался «Ржички», хотя Ржички так далеко от моря!

Впрочем, наткнуться в Орлицких горах на лугу за малинником на эскадру дредноутов было столь же странно, как встретить в открытом море, скажем в Индийском океане, судно, которое носило бы имя чешской горной деревушки «Ржички».

Этот флот нельзя было спустить на воду, потому что кили не уравновешивали суда, а в трюмах было полно гвоздей и металлических частей. Как только мы спустили лодки в ручей, они накренились… Ну, вот я и попался. Иногда сболтнешь что-нибудь и попадешь в глупое положение. Ну что ж, признаюсь, я тоже участвовал в этих морских битвах, правда, лишь как наблюдатель и корреспондент местных жамберецких газет. Признаюсь, некоторые рационализаторские предложения при постройке этих судов внес я, иные были взяты из старого австро-венгерского морского альманаха.

Занятное зрелище: с холма, от дома Подземных, по лужайке среди цветов и колышущейся травы навстречу неприятельской флотилии, построенной в боевом порядке перед нашим домом, на всех парах мчится чехословацкий военный флот. Неприятель трусливо укрывается за дымовой завесой. Начинается пальба. Подсчитываются прямые попадания. В этих битвах участвуют все дети с Альмы — холма вблизи Ржичек. Вот с левой стороны появляются торпедные катера. Внимание! Мины! Мама давно зовет «адмирала» обедать, но битва не прекращается. Мы уже доедаем кнедлики со сливами, когда запыхавшийся «адмирал» появляется у окна с криком:

— Папа, телеграфируй в свою газету: «Чехословацкий флот разбил неприятеля наголову, потопил три броненосца, два торпедных катера, один авианосец, а остальные разогнал! Остатки неприятельского флота удирают по склону вниз, на пасеку. Догнала… Точка».

Я телеграфировал в газету, но все же отчитал «адмирала» за опоздание к обеду:

— Когда суп на столе, битва должна быть прекращена. Сражение можно прервать и возобновить после обеда!

— Да, чтоб неприятель в это время занял выгодные позиции и перегруппировал войска! Этого только не хватало!

Так окончились мои тщетные педагогические начинания. Я сдался и, оставив адмирала за кнедликами со сливами, пошел по грибы. В этом году грибов так много, что искать их не приходится. Я шел лесом и говорил себе: «Отдам Кнопку в морское училище в Ленинграде или в Щецине. Там принимают с четырнадцати лет. Может быть, его возьмут. Но ведь четырнадцать лет не за горами. И тогда я не увижу его целых пять лет! Он будет скучать. Впрочем, есть еще время подумать. Возможно, это увлечение у него пройдет».

Размышляя таким образом, я дошел до самой Плахты, откуда открывается прекрасный вид на наш край и неведомые синие дали. Что там? Быть может, горы, возможно, и облака или… море. Стою, смотрю… В такие минуты люди охотно рассуждают сами с собой. Я говорю себе: «Море прекрасно. Кто хоть раз увидит море, того неудержимо влечет к нему. Странствия по далеким морям — это чудесная страница из чудесной книги, в ней — мечта народов, у которых нет своего моря. В сущности, Кнопка унаследовал это влечение от отца».