Кто ищет, тот всегда найдёт - [19]

— Выздоравливай.

— Ладно, — вяло пообещал я, не представляя, что делать. Хуже нет, как быть вышвырнутым из накатанной колеи, даже если она с колдобинами и грязью. Решил пока собрать манатки — здесь они больше не понадобятся. Большую часть оставлю ребятам: фонарик, запасные батарейки, две свечи, мыло, журнальное старьё, конечно, шортики и, вроде бы, больше нечего. На выброс: остатки кед — поеду в кирзачах, полотенце, которым вытирал одновременно и лицо, и ноги, и тело, и миску, и… в общем, выкидываю. Одни трусы с майкой — тоже. Ничего и не остаётся. Оно и лучше. Барахолку прервал Кравчук:

— Готов? Через полчаса в путь.

Последние полчаса нынешнего, первого и неудачного, полевого сезона. Нестерпимо захотелось остаться. Может, заживёт нога и так? Попробовал посгибать в колене и завыл. Нет, не заживёт, подлюга.

Через полчаса наш санитарный караван был готов. Впереди, естественно, караван-баши, т. е., я…

— Дон Кихот, — съязвила Алевтина, критически оглядев Росинанта и всадника с костылями вместо пики и рюкзаком в связке со спальным мешком вместо щита. Ладно, я — дон, но вы, дорогая моя, не Дульцинея, не тянете на даму сердца, даже на даму живота, даже… Нет, я не должен попусту растрачивать драгоценную нервную энергию перед трудной неизведанной дорогой. Вспомнил, как я лихо усаживался на скакуна.

Сообразительный Дима, подстёгиваемый желанием скорейшего освобождения от ненужного хлама, предложил поэтапную загрузку. Сначала засёдланного Росинанта подвели к столу и прислонили к торцу боком. Привыкшая ко всему, давно махнувшая на всё хвостом, лошадка не сопротивлялась. Сопротивляться попытался я, но силы оказались неравными. Два бугая, Кравчук и возчик Горюн, подхватили под мышки и поставили на стол. Потом один подпёр аргамака, а второй почти втащил меня в седло. Им ещё повезло, что я не надел доспехи.

— В седле-то сидел когда-нибудь? — нагло поинтересовался оруженосец.

Я с высоты утвердительно мотнул головой, опасаясь свалиться:

— Конечно, только в автомобильном.

Горюн улыбнулся одними глазами, оценив юмор висельника, и обнадёжил:

— В этом удобнее.

К нему стоило приглядеться лучше: я доверял ему не только ногу, но, может быть, и жизнь будущего ленинского лауреата. Конечно, лучше бы иметь для солидности и престижа походного помощника помассивнее и повыше, но и этот, в общем-то, был неплох. Ростом, как и должно быть, пониже меня, зато фигурой пообъёмнее, особенно в широких прямоугольных плечах, свидетельствующих о внушительной силе и надёжности. Но больше всего в нём мне нравились слегка кучерявившиеся длинные русые волосы под Энгельса и, сверхособенно, аккуратная бородка и пышные усы Маркса, делающие лицо мужественным и красивым. Вырасту большой, обязательно заведу такие же. Правда, по тому, что растёт сейчас, не уверен, что получится. Горюновы заросли оживлялись девичьими светло-голубыми глазами, вечно смеющимися вприщур, а бархатистый ровный баритон завораживал, наверное, не только лошадей, но и слабые женские души. Джеклондоновскую привлекательность нисколько не умаляла сверхскромная, но удобная одёжка — подогнанный по фигуре противоэнцефалитный костюм с ковбойкой, видневшейся коричневыми клеточками в открытом вороте, и растоптанные, но целые, кирзачи со стягивающими ремешками и посветлевшими от времени носками.

В общем, решил я, мне он подходит, и только хотел распорядиться, чтоб трогались, как Горюн — пора и пояснить, что так его зовут за фамилию — Горюнов, а имя-отчество — Радомир Викентьевич — не для простого возчика — взял за длинный повод одну лошадь и двинулся без приказания, ведя на длинных связках гужом ещё две грузоединицы, и все три изуродованы зелёными вьючными ящиками по бокам и мешками сверху.

— Не отставай, — бросил мне мимоходом, и пришлось в который раз в жизни смириться с ролью аутсайдера. Но я не переживал. Как у бегунов на стадионе? Передние пыжатся, пыжатся почти всю дистанцию, а задний — раз! — и, сохранив силы, обошёл на последних метрах. Так и я, обязательно приду первым на базу. Тем более, что Горюну, уступившему мне своего рысака, придётся топать ножками всю дорогу, а это без малого 30 км, и почти половина из них по разбитой таёжной тропе. Так что уделать его будет несложно, лишь бы не продремать рывок. В институте в зачётных забегах я всегда придерживался золотой зачётной середины, но сейчас не уступлю, лишь бы не подвёл Росинант.

Радовало и то, что у меня оказалось врождённое чувство координации, поэтому сидеть в седле гарцующего ахалтекинца по-д’артаньяновски не составляло труда. Тем более что держаться за луку можно было обеими руками, так как привычная коняка шла сама, не отставая от нагруженного собрата или сосестры, не рассмотрел, стараясь держаться поближе к руководящему хвосту. И всё бы ничего, да откормленное вьючное животное нерационально тратило значительную часть энергии на непотребные звуки в такт каждому шагу, и это оскорбляло, мешало сосредоточиться на возвышенном. И ещё ветки деревьев и кустов: они как будто специально наклонялись и протягивались, чтобы зацепить, стащить, царапнуть, стукнуть по больной ноге, ткнуть в глаз. Я еле успевал от них отбиваться, и это было посложнее донкихотовского идиотского сражения с ветряными мельницами. В таких экстремальных условиях, естественно, на возвышенное не настроишься. А я-то думал, что, поплёвывая свысока, буду задумчиво обозревать окрестности, соображая, где тут могут быть месторождения с Ленинской премией. Вместо этого так намахался руками и накланялся головой, что совсем обессилел, рубашка промокла от пота, нога разнылась, и я тоже, завидуя Горюну, вольготно шагающему впереди с веточкой в руке.