Кто играет в кости со Вселенной? - [9]

Шрифт
Интервал

Но он и не договаривает. Северная экспедиция – это только первая часть, а потом в планах археологическая экспедиция в Туркмению.

– Какие еще медведи… – Клавдия Петровна ставит чайник на подставку, опускается на стул.

– Белые, мама! Ну, хватит уже, это тоже работа! Мы не отдыхать едем. Это научная экспедиция. На-уч-на-я!

– Ты не умеешь нырять с аквалангом. Юра, скажи ему. Это опасно! Холодный океан!

– Мама! Уже собаки из космоса вернулись, а ты все боишься океана. Нас научат. Не дураки же там.

– Рома, не надо, отмени поездку! У меня плохое предчувствие, – Клавдия Петровна поднимает голову, смотрит на люстру. – Помнишь, я просила тебя не ездить играть в футбол в Павловск, а ты меня не послушался?

– Так ничего тогда и не случилось!

– Это у тебя не случилось. А у меня был удар!

– Причем тут Павловск? Удар был не из-за футбола, а потому что лампочка взорвалась.

Рома тогда слукавил – у него тоже случилось: в тот день на футболе он неудачно упал, ударился головой и потерял сознание. Друзья отнесли за ворота, там он отлежался. Через неделю тошнота продолжалась, боль в голове не давала уснуть: пришлось госпитализироваться. Диагноз – сотрясение мозга. Но про потерю сознания в Павловске он и от матери, и от докторов утаил – раз соврал, значит, надо придерживаться той же легенды.

За столом наступает тишина. По улице проезжает трамвай. Люстра качается, тени от грифонов вытягиваются. Клавдию Петровну передергивает.

– Юра, ты же его лучший школьный друг. Почему ему хочешь зла? – это была последняя материнская попытка, – зачем уговариваешь поехать с собой? Это твоя профессия, не его. Ему бы работать по специальности.

– Клавдия Петровна, там романтика, красота. Белое безмолвие, как говорится. Полярное сияние, морские звезды. Заработаем денег, вам какой-нибудь подарок купим! Вы у нас будете красавица! – Юра любит льстить.

– О-о-й! Какое еще безмолвие… Не нужны нам такие деньги.

Но все уговоры были бесполезны: она знает заранее, что родовое упрямство не перешибить ничем. Чаепитие заканчивается.

Выходя из парадной, Юра замечает: «Ты, старик, что-то резок с мамой». Рома поднимает голову. Клавдия Петровна глядит из окна, совершает крестные знамения. Он в ответ ей машет рукой.

* * *

Рома быстро влез в штатный водолазный костюм «трехболтовик», проверил герметичность и подошел к борту. За неделю появился некоторый опыт. Поступила команда погружаться. Он спрыгнул с предпоследней ступени трапа, не держась за спусковой конец. Неаккуратно, вопреки инструкции, но Роме нравился этот молодцеватый прыжок.

Его сильно дернуло. Что-то пошло не так. Он повернул голову и через стекло шлема увидел, что течение подхватило его и стремительно относит. Судно на глазах сжималось в игрушку. Значит, оборвался сигнальный конец. Что делать? «Гвардия умирает, но не сдается!» Чему учили? Отстегнуть грузы. Рома достал нож, резанул и освободился от обеих пудовых чугунных отливок. Поднял голову – вокруг только волны. Судно не просматривалось даже на горизонте. Что еще? Не паниковать. Закрыл глаза, лег на спину. По инструкции надо экономить силы. Через какое-то время он замерзнет. Сколько есть на воспоминания? Час, два?

Почему-то вспомнилась история, когда он маленьким жил с мамой в эвакуации в Рыбинске. В начале лета 1941 года поехали к деду отдыхать, а вернуться не смогли. Клавдия Петровна устроилась на завод, сына отводила в детский сад на неделю. В выходные забирали домой.

Корпус детсада находился на горе. Воспитательница велела сходить «по-большому» перед сном. Дети побежали на веранду и расселись на металлические горшочки. Рома достал письмо отца с фронта и стал читать вслух. Хотелось похвастать перед другими. Резко завыла сирена воздушной тревоги. Оглушил громкий удар металла по металлу. Горшок из-под Ромки вылетел, содержимое расплескалось, он упал на спину прямо в мочу и дерьмо. Дети заорали, заголосила воспитательница. Шальной осколок снаряда перелетел через Волгу и попал аккурат в горшок. Ромка не испугался, но сконфузился. И не понимал, про какую рубашку, в которой он родился, говорила воспитательница, когда его отмывала.

Обидно, что мечта так и останется мечтой. Полгода назад они с Юркой встретили молодого археолога, который бредил идеей раскопать секретный город рядом со Старым Ургенчем. Денег ему на экспедицию не дали. Он искал энтузиастов, чтобы начать раскопки на общественных началах. «По размерам и научной ценности не меньше, чем Луксор в Египте, – исступленно размахивал руками археолог. – Я знаю, что говорю, я написал диссертацию! Это скрытая песком древняя столица зороастрийцев!» Рому и Юру эта идея захватила. Они готовы были работать бесплатно.

Вспомнился концерт Окуджавы в Доме офицеров. Небывалый ажиотаж. Одноклассник мог провести в зал только одного. Пошел Юрка. А Рома остался в фойе, слушал через открытую дверь. «Надежды маленький оркестрик».

Тамара. Извини, Тамара! Сына воспитаешь сама – родители тебе помогут…

Рома открыл глаза. Волны заливали иллюминатор шлема. Было видно, что сильный ветер гонит низкие облака, а небо ровно-ровно затянуто серой пеленой.

* * *

Рекомендуем почитать
Мушка. Три коротких нелинейных романа о любви

Триптих знаменитого сербского писателя Милорада Павича (1929–2009) – это перекрестки встреч Мужчины и Женщины, научившихся за века сочинять престранные любовные послания. Их они умеют передавать разными способами, так что порой циркуль скажет больше, чем текст признания. Ведь как бы ни искривлялось Время и как бы ни сопротивлялось Пространство, Любовь умеет их одолевать.


Москва–Таллинн. Беспошлинно

Книга о жизни, о соединенности и разобщенности: просто о жизни. Москву и Таллинн соединяет только один поезд. Женственность Москвы неоспорима, но Таллинн – это импозантный иностранец. Герои и персонажи живут в существовании и ощущении образа этого некоего реального и странного поезда, где смешиваются судьбы, казалось бы, случайных попутчиков или тех, кто кажется знакомым или родным, но стрелки сходятся или разъединяются, и никогда не знаешь заранее, что произойдет на следующем полустанке, кто окажется рядом с тобой на соседней полке, кто разделит твои желания и принципы, разбередит душу или наступит в нее не совсем чистыми ногами.


Из Декабря в Антарктику

На пути к мечте герой преодолевает пять континентов: обучается в джунглях, выживает в Африке, влюбляется в Бразилии. И повсюду его преследует пугающий демон. Книга написана в традициях магического реализма, ломая ощущение времени. Эта история вдохновляет на приключения и побуждает верить в себя.


Девушка с делийской окраины

Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.


Мне бы в небо. Часть 2

Вторая часть романа "Мне бы в небо" посвящена возвращению домой. Аврора, после встречи с людьми, живущими на берегу моря и занявшими в её сердце особенный уголок, возвращается туда, где "не видно звёзд", в большой город В.. Там главную героиню ждёт горячо и преданно любящий её Гай, работа в издательстве, недописанная книга. Аврора не без труда вливается в свою прежнюю жизнь, но временами отдаётся воспоминаниям о шуме морских волн и о тех чувствах, которые она испытала рядом с Францем... В эти моменты она даже представить не может, насколько близка их следующая встреча.


Переполненная чаша

Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.