Кто и как изобрел страну Израиля - [3]
Ровно по той же причине Израиль уже десять лет не дает ответа Лиге арабских государств, предложившей ему (по инициативе Саудовской Аравии) полный мир с мировым арабским коллективом в обмен на территории, оккупированные в 1967 году. Отклонить такое предложение невозможно. Принять — еще невозможнее. Поэтому Израиль и «набрал в рот воды» — вещь, несвойственная сионистам, да и просто евреям (мне, например).
Вначале сионистский миф был секулярным и этнотерриториальным. С годами он поправел, порелигиознел, утратил нажитые при Герцле элементы модерна и стал почти чисто территориальным. Вот к какому печальному берегу нас прибило.
Берег, впрочем, давно знакомый.
Черчилль писал (в 1928 году, в «Последствиях», которые потом сам цитировал в книге «Вторая Мировая война»):
«Война начала вступать в свои права потенциального истребителя рода человеческого лишь на заре двадцатого столетия христианской эры. Объединение человечества в крупные государства и империи и пробуждение у народов коллективного самосознания позволили планировать и осуществлять кровопролитие в таких масштабах и с таким упорством, о которых раньше не имели даже представления. Все благороднейшие качества отдельных личностей были собраны воедино ради усиления разрушительной мощи массы».
Черчилль ясно сознавал, что подлинный смысл образования наций состоит в пробуждении самосознания огромных коллективов и, соответственно, в колоссальном росте их организационных и мобилизационных возможностей. Кроме того, он молчаливо предполагал наличие у будущей нации «крупной» территории, на которой она «объединяется». Но что будет, если нация попытается «сгуститься» в воздухе, если даже первоначальную территорию ей придется у кого-то отбирать? Что сулит такое «сгущение»?
Чтобы ответить на этот вопрос, вернемся назад. В первую книгу. Добавим к ней всего ничего — немного исторической диалектики. Новейшего образца.
Все нации выдуманы. Изобретены. Нарисованы. Это верно. Это даже несомненно. Но несомненно и другое: некоторые из них изобретены куда удачнее других. В первую очередь в территориальном плане. Изобретатели французской нации породили Францию — свежеиспеченное национальное государство — в точности там, где проживали угодившие «во французы» коллективы: провансальцы, бретонцы, гасконцы, пикардийцы и многие другие. Никакой особенной беды для третьих лиц. Возникновение французской нации было естественным этапом политической и социальной динамики, происходившей на территории исторической Франции и затрагивавшей исключительно ее тогдашнее население. Его эволюционный смысл — новое, куда более эффективное использование ресурсов населения и территории одновременно. То же самое следовало бы сказать и об изобретении германской нации, но вот — выходит поучительно и неловко: столь же естественный германский процесс по весьма релевантным причинам скатился в эксклюзивное, отторгающее часть населения страны русло и оттого породил побочные эффекты, оставившие кровоточащие по сей день раны. Тем не менее и в германском случае верно, что небезболезненное, нелегко привившееся изобретение нации было априори направлено внутрь собственной территории и никого вне нее не предполагало ущемить. О его эволюционном, по существу, мобилизационном результате распространяться не стану — он очевиден каждому, кто знаком с германской историей.
Крупным европейским коллективам было суждено преобразоваться, перестроиться в нации, грубо говоря, в XIX веке. Без этого они не могли успешно развиваться экономически, технически и социально. Да и политически тоже: не превратившись в нации, невозможно было перейти к современному политическому устройству. Назовем его, для порядка, демократией.
Попытка внетерриториального европейского еврейского коллектива — не говоря уже о нереальном всемирном еврейском коллективе — пойти по эволюционному пути своих европейских сугубо территориальных соседей была странной и опасной.
Странной — ибо, вопреки исторической логике, она не являлась эволюционной. В отличие от немцев, британцев или французов, у евреев не было экономических и социальных, попросту, эволюционных предпосылок, толкавших их к национальному строительству. Такое строительство — вернее, его беспомощная имитация — ни в малейшей степени не способствовало повышению эффективности еврейских коллективов. Нация — как звездная галактика — результат коллективного «сгущения», требующего компактных массы и территории и совершающегося исключительно внутри них. Евреи не имели ни того ни другого. Еврейская национальная выдумка была виртуальной, а если говорить о функциональном, апробированном в Европе практическом содержании — бессодержательной. Она не порождала ни новых экономических предприятий, ни новых технологий, ни новых армий. Никаких конкурентных преимуществ[6]. Немудрено, что вместо функциональных соображений в ее основе с самого начала лежали соображения расовые — не от хорошей жизни, от полного безрыбья.
Опасной — потому что еврейское национальное строительство неизбежно должно было идти за чей-то счет. Прежде всего за чей-то территориальный счет.
