Кто готовил Адаму Смиту? - [7]

А то ведь мёд – странный предмет, если он есть, то его сразу нет.

Бернард де Мандевиль, английский врач голландского происхождения, в 1714 году опубликовал знаменитый труд, в котором лукаво рассказывал, как пчёлы, каждая из которых преследует собственный интерес, одновременно сообща работают на благо всего улья. Личный интерес работает на общий, нужно только удержать пчёл. А если вмешиваться, то мёда не получишь. Тщеславие, зависть, жадность парадоксальным образом способствуют совокупному счастью улья. Эти низкие чувства заставляют пчёл усерднее работать. В итоге у нас экономический рост и медовые реки. Жадность не порок. И в конечном итоге на личный интерес можно полагаться.

Если каждый будет действовать эгоистично, это магическим образом приведёт к тому, что лучше станет всем. Та же история, что и у Смита. Наш эгоизм и жадность «невидимая рука» превратит в гармонию и равновесие – это сказание может, пожалуй, конкурировать с сокровенными таинствами католической церкви в плане обеспечения нас смыслом жизни и умением прощать. Твой эгоизм и твоя жадность примиряют тебя с другими людьми.

«Наше правительство не имеет никакого смысла… если только оно не основано на глубоко прочувствованной религиозной вере – и мне не важно, какая это вера», – сказал президент Д. Д. Эйзенхауэр.

Идея того, что экономикой управляет невидимая рука, развилась в миф о том, что историю до конца доведёт рынок. Когда наши экономические интересы станут взаимопроникающими, примитивные конфликты прошлого отомрут сами по себе. Ты не застрелишь кузена, потому что он мусульманин, если у вас общие экономические интересы. И не побежишь убивать соседа, с которым переспала твоя дочь, если от этого соседа зависит работа твоего предприятия. Невидимая рука остановит тебя.

Кровавый опыт XX века продемонстрировал, что человек не так прост. Но сама история хороша. Жаль, что немногие из нас прислушиваются к хорошим историям. Особенно к таким, которые рассказывают сокровенное о нас самих.

Рыночные механизмы, как считалось, смогут соткать мир во всём мире и счастье для всех народов из такого элементарного сырья, как наши грязные чувства. Неудивительно, что нас это привлекло. Эксплуатация перестала быть личной. Женщина, надрывающая спину за шесть долларов в час, делает это не потому, что кто-то злой, и не потому, что её к этому приговорили. Никто не виноват, никто не несёт ответственность. Это экономика, дурачок. Экономика неизбежна. Она живёт в тебе. На самом деле это твоя сокровенная сущность.

Поэтому мы всё такие же, как человек экономический.

Глава третья

В которой становится очевидным, что человек экономический не женщина

Исторически мужчины всегда позволяли себе действовать, исходя из собственных интересов – и экономически, и сексуально. А для женщин подобные действия были табуированы, если не откровенно запрещены.

На женщину возложили обязанность ухаживать за другими, а не извлекать максимальную выгоду. Общество убеждало её, что она неспособна быть рациональной, поскольку роды и менструации привязывают её к телу, а тело, как считалось, не имеет к рациональности никакого отношения.

Похоть и жадность женщины были всегда предосудительнее похоти и жадности мужчин, эти качества рассматривались как нечто угрожающее, деструктивное, опасное и противоестественное. «Меня называют феминисткой всякий раз, когда я выражаю чувства, которые отличают меня от половой тряпки или проститутки», – писала английская писательница Ребекка Вест. Мужская эгоцентричность женщинам не позволялась никогда.

И если экономика – это наука о собственном интересе, то как женщине найти в ней место? Ответ: мужчина отвечает за собственный интерес, а женщина – за хрупкую любовь, которую надо консервировать. Иначе говоря – женщине места не найти.

Хотя слово «экономика» происходит от греческого oikos – «дом», то, что происходит в доме, экономистов долгое время не интересовало вообще.

Природная склонность женщины к самопожертвованию привязывала её к сфере личного, тем самым лишая экономической релевантности. Такие вещи, как воспитание детей, уборка, стирка или глажка для семьи не ведут к созданию движимых товаров, которые можно купить, обменять или продать. И к росту благосостояния они тоже не ведут, считали экономисты XIX века. Благосостоянием считалось всё, что было транспортабельным, исчисляемым, что напрямую или косвенно доставляло удовольствие или препятствовало страданиям. То есть все, чему должна была посвящать жизнь женщина, становилось невидимым.

Продукты деятельности мужчин можно было сложить в штабеля и выразить в денежном эквиваленте. А у женской работы результатов не было. Вытертая пыль снова появлялась. Накормленные рты снова требовали пищи. Заснувшие дети просыпались. После обеда надо вымыть посуду. Посуда вымыта – пора ужинать. И снова гора грязных тарелок. Домашняя работа по природе циклична. Поэтому работа женщины – это не «экономическая деятельность». Все её действия – лишь логическое продолжение её милой любвеобильной природы. Свою работу она будет выполнять всегда, а раз так, то и считаться с ней не надо. У этой работы иная, не экономическая логика – женская, другая.