Кто, если не мы - [11]

Ранним утром передовые подразделения 76-й дивизии вышли к стратегически важной дороге: Цхинвал — Гори — Тбилиси. Перед глазами Колпаченко и его подчиненных предстала картина разгрома грузинской армии. По обочинам и на дороге до самого горизонта валялась брошенная военная техника: танки Т-72, БТР, грузовики, ящики с боеприпасами. О самих хваленных грузинских рейнджерах, о которых без устали трубили тбилисские СМИ, напоминало разбросанное повсюду натовское военное обмундирование. Одно лишь появление русских десантников и бойцов батальона «Восток» вызвало в их рядах неописуемый ужас. Ища спасения, они срывали с себя форму и переодевались в «гражданку». Те, кому не удалось добыть штанов и рубашек, бежали в одних трусах.

Десяток трясущихся от страха горе-вояк, тех, кто не успел унести ноги, подчиненные капитана Шишова обнаружили в заброшенном свинарнике и передали для разбирательства контрразведчикам Первушина.

Теперь, когда кольцо окружения вокруг грузинских войск замкнулось, а подход резервных сил со стороны Гори был наглухо перекрыт, Борисов, Колпаченко, Первушин и Ямадаев снова собрались вместе, чтобы обсудить план дальнейших действий. Информация, поступившая к ним от передовых разведгрупп, выдвинувшихся в район Гори и военной базы 4-й пехотной бригады, говорила: паника, подобно чуме, охватила не только армейские части, а и полицию со спецслужбами. Все что могло ехать и катиться устремилось из Гори в Тбилиси.

Путь на столицу Грузии был открыт. Боевой азарт, охвативший Борисова, Колпаченко и Ямадаева, порождал соблазн одним стремительным марш-броском достичь Гори и дальше пробиваться к Тбилиси. На эти их предложения из Генштаба доносилось лишь невнятное мычание, там не могли поверить в столь быстрый и ошеломляющий успех. Заскорузлые мозги паркетных военачальников с трудом переваривали свалившуюся на них победу. Поэтому Борисову, Колпаченко и Ямадаеву ничего другого не оставалось, как воспользоваться паузой и дать передышку подчиненным. Измотанные не столько боями, сколько тремя бессонными ночами и изнурительным маршем из Моздока в Южную Осетию, они на ходу засыпали и валились с ног. Колпаченко, выставив боевое охранение на высотах, распорядился: «Всем спать! Три часа!»

Прошло нескольких минут, и огромное кукурузное поле исчезло под колесами машин и телами четырех с лишним тысяч бойцов. Они сделали все, что было в их силах и даже больше: своей победой дали карт-бланш российским политикам поставить на место зарвавшийся, самонадеянный Запад. Этой победой они сказали всему миру: «Многострадальная, брошенная в нищету и все-таки непобедимая Русская, Советская, Российская армия жива и способна дать отпор зарвавшемуся агрессору».

Сделав свое великое дело, они, офицеры и рядовые, спали крепким сном. Шаловливый ветерок беспечно гулял по дороге, разметал по кустам грозные приказы, инструкции, указания грузинских военачальников. Они уже не несли смерть, они стали просто клочком серой бумаги. Ветерок ласково играл буйными кудрями сладко посапывавших русских пареньков — вчерашних школьников, закручивал щеголеватый ус молоденького лейтенанта, одержавшего свою первую боевую победу, зарывался в густой, обильно посыпанный ранней сединой, ежик Дарбиняна и нежно щекотал богатырскую грудь Колпаченко. Это была потрясающая по своей выразительности картина — картина, достойная гениальной кисти великого мастера Александра Верещагина.

Спал и Первушин — спал мертвецким сном. Попытка старшего оперуполномоченного майора Дроздова разбудить его ни к чему не привела. Он решил использовать последнее средство — и, склонившись к уху Первушина, прошептал: «Сорок пять секунд. Подъем!» Эти четыре магических слова произвели чудо. Первушина, как на пружинах, подбросило над землей. За пять лет учебы в Академии ФСБ эта команда навсегда вошла в его подсознание. Присев, он осоловело захлопал глазами, и когда они, наконец, открылись, то не поверил тому, что увидел. Рядом с Дроздовым стоял живой из плоти и крови заместитель руководителя Департамента военной контрразведки ФСБ России генерал-майор Юрий Шепелев. За его спиной стеной выстроились три «качка».

— Ну, ты и здоров спать, Александр Васильевич, так и победу проспишь! — пошутил Шепелев.

Первушин вскочил на ноги — его качнуло, поправил сползшую вниз кобуру с пистолетом и, смущаясь, произнес:

— Извините, товарищ генерал, три ночи на ногах.

— Ладно, ладно, я пошутил. Вижу, сам цел, а как оперсостав, потери есть?

— Никак нет. Все в строю, легкая контузия у капитана Белова, но он отказался следовать в тыл.

— Ну, слава Богу! А что по стервятникам, есть пленные с большими звездами на погонах?

— К сожалению, нет. Имеется десяток, но все рядовые и в оперативном плане не представляют интереса.

— Жаль, а было бы неплохо показать демократическому Западу, какой мир устанавливают на осетинской земле их мэйнд ин США президент, — с сарказмом произнес Шепелев и снова перешел на деловой тон: — Александр Васильевич, сколько у тебя под рукой оперативников?

— Двое, остальные в батальонах, — доложил Первушин.

— Маловато, — вслух каким-то своим мыслям обронил Шепелев и, подумав, предложил: — А что, если обратиться за помощью к командиру дивизии? Он, кстати, где?