Ксеркс - [82]

— Он варвар?

— Нет, грек. Говорит с дорийским акцентом.

Фемистокл опять рассмеялся, уже веселее.

— Перебежчик, говоришь? Тогда почему же, о, совы Афины, оставил он «край жареных зайцев», обитель персов, куда бегут столь многие? На нашу сторону переходит не столь много людей, чтобы можно было пренебречь одним из них. Приведи его.

— А как же совет у Эврибиада? — напомнил Симонид.

— К гарпиям их всех! Я просил у Зевса знамения, и вот оно. У нас есть ещё время на то, чтобы выслушать перебежчика, убедить Адиманта и спасти Элладу.

Фемистокл поднял голову. Неуверенность и печаль оставили его лицо. Он вновь стал самим собой. Какие надежды, какие хитрости ещё таились в этом неисчерпаемом мозгу, Симонид не знал. Однако уже сам облик этого улыбающегося, сильного человека вселял спокойствие. Моряк вошёл вновь — уже с молодым человеком, лицо которого скрывали густая борода и остроконечная шапка. Смело подойдя к Фемистоклу, он произнёс несколько слов, после чего флотоводец отослал морехода.

Глава 13

Оставшись в обществе Симонида и Фемистокла, незнакомец снял высокий колпак. Перед афинянами стоял молодой, крепко сложенный человек. Борода и царивший в каюте сумрак утаивали его черты. Он молчал, ожидая вопросов, а оба афинянина разглядывали его.

— Ну? — промолвил наконец флотоводец. — Кто ты? И почему находишься здесь?

— Ты не узнал меня?

— Не узнал, хотя память надёжно служит мне. Но ты говоришь как уроженец Аттики, а не дориец, как мне передавали.

— Я не просто из Аттики, я родом из Афин.

— Афинянин? Чтобы я не узнал афинянина? Постой. Твой голос знаком мне. Где я слышал его?

— В последний раз, — напомнил незнакомец, чуть возвысив голос, — мы говорили с тобой в Колоне. С тобой были Демарат и Гермипп.

Фемистокл отступил на три шага:

— Море отдаёт мертвецов. Ты Главкон, сын Конона…

— Конона, — подтвердил перебежчик, спокойно складывая руки на груди.

— Несчастный юнец! Какая гарпия, какой злой бог принёс тебя сюда? Что мешает мне отдать тебя морякам, чтобы они прибили тебя гвоздями к мачте!

— Ничто не мешает, напротив… — Голос Главкона сделался жёстким. — Но Афинам и Элладе завтра потребуются все их сыновья.

— Верным же ты был сыном своего города! Как тебе удалось уцелеть на море?

— Меня выбросило на берег Астипалеи.

— Где ты был с тех пор?

— В Сардах.

— Кто покровительствовал тебе?

— Мардоний!

— Неужели персы так скверно обошлись с тобой, что ты решил покинуть их?

— Они засыпали меня почестями и богатством. Ксеркс был милостив ко мне.

— И ты дошёл с его войском до Эллады? В компании других предателей… сыновей Гиппия и всех прочих?

Побагровев, Главкон смело встретил взгляд Фемистокла:

— Да… и всё же…

— Ах, и всё же… — саркастически заметил Фемистокл. — Я так и думал. Что ж, я могу назвать много причин твоего появления здесь… Ты хочешь предать нас персам, и Афина вложила извращённое мужество в твоё сердце. Тебе, конечно, известно, что прощение, объявленное нами изгнанникам, не распространяется на изменников.

— Знаю.

Фемистокл сел в кресло. Он находился в редком для себя состоянии и не знал, что говорить, что думать.

— Садись, Симонид, — приказал он, — а ты, бывший Алкмеонид, а ныне предатель, объясни мне, почему после всего случившегося я должен верить тебе?

— Я не прошу тебя верить. — Главкон застыл, словно изваяние. — Я не буду в обиде на тебя, если ты примешь любое решение, но тем не менее выслушай…

Взмахнув рукой, флотоводец велел говорить, и беженец начал свою повесть. Весь свой путь по морю от Фалерона Главкон готовил себя к этому испытанию, и отвага не оставила его. Немногословно и ясно он объяснил, как обошлась с ним судьба после Колона. Лишь когда Главкон упомянул о том, что был рядом с Леонидом, Фемистокл бросил на него острый взгляд:

— Повтори-ка. И не ошибись. Я отлично умею замечать ложь.

Главкон невозмутимо повторил свои слова.

— Какие доказательства ты можешь предъявить того, что был с царём Спарты?

— Никаких, кроме собственного слова. Имя моё слыха ли лишь коринфянин Эвбол и спартанцы. Но они мертвы.

— Гм! И ты рассчитываешь, что я поверю похвальбе изменника, за голову которого назначена награда?

— Ты сказал, что умеешь отличить ложь от правды.

Фемистокл поник головой и прикрыл лицо руками. Наконец, распрямившись, он поглядел на перебежчика:

— Ну, сын Конона, ты по-прежнему настаиваешь на своей невиновности? Ты готов повторить клятвы, которые приносил в Колоне?

— Да! Я не писал этого письма.

— Кто же это сделал тогда?

— Я сказал — злой бог. И ещё раз повторю это.

Фемистокл покачал головой.

— В наши дни боги пользуются человеческими руками, чтобы погубить человека. Ещё раз спрашиваю, кто написал это письмо?

— Афина знает это.

— К несчастью, великая богиня ничего не скажет нам! — выкрикнул богохульное утверждение наварх[41]. — Давай возвратимся к более лёгким вопросам. Это я написал его?

— Немыслимо.

— Значит, Демарат?

— Немыслимо, и всё же…

— Разве ты не понимаешь, мой милый изгнанник, — кротко проговорил Фемистокл, — что, пока ты не переложишь ответственность за это письмо на чужие плечи, я но смогу сказать, что верю тебе?

— Я не прошу об этом. Моя просьба иная. Позволишь ли ты мне послужить Элладе?