Ксеркс - [181]

Толпа зашевелилась, закричала. Александр, бледный и разъярённый, остался стоять на площади перед Домом городского совета. Приблизившийся к нему глашатай проговорил:

— Александр, сын Аминты, мне приказано передать тебе, что ты должен под страхом смерти оставить Афины ещё до заката!

Волнующаяся толпа кипела, осыпала посланца насмешками и ругательствами. Несколько камней промелькнули в воздухе.

Глава 48

Мардоний оставил Фессалию вместе со своим войском и фессалийскими князьями, ясно понимая, что так решила судьба. Совершив несколько быстрых переходов, персы хлынули в Беотию и заняли дружественные Фивы. Разве Леонид когда-либо доверял заложникам-фиванцам?

Фиванцы попытались уговорить Мардония идти помедленнее:

— Там, дальше, нет удобного места для лагеря. Послушай нашего совета и пошли своих людей в греческие города. Тогда эллины возмутятся друг против друга и среди них воцарятся раздоры. Совместно с купленными тобой друзьями ты одолеешь и упрямцев. Ну, а если единство их не будет нарушено, тогда стать господином Эллады тебе, возможно, и не удастся.

Но Мардоний, охваченный душевной лихорадкой, снедавшей его словно огонь, не обратил внимания на речи фиванцев.

Войско его вторглось в Аттику, будто весеннее половодье. Персы снова захватили Афины через десять месяцев после того, как впервые вступили туда, и Мардоний, хотя город был оставлен жителями, вновь бежавшими на Саламин по морю, велел самым триумфальным образом доложить Царю Царей о падении вражеского гнезда.

Весть передали Ксерксу ещё быстрей, чем могла это сделать великолепная персидская конная почта, — с помощью факелов; и Эсхил, поэт-воин, в своём «Агамемноне» подобным же способом известил Клитемнестру о падении Трои. Если зажечь факел на одной из башен Афин, свет его будет виден за много стадиев ото всех сторон. И вот ночью его замечает дозорный, находящийся на следующей башне, посреди Фриасийской равнины. Тогда зажигает факел и он. А там и третий повествующий о победе огонь вспыхивает по тьме. Вдоль всего побережья, вдоль длинной дороги зажигается факел за факелом, от огонька к огоньку передаётся весть. И ещё до того, как в Сузах посереет небо, Ксеркс — а с ним и каждый перс — узнает о том, что Афины вновь пали. Знаки, начертанные огнём на тёмных свитках летней ночи, повествуют Сузам: Мардоний снова захватил Афины.

Афиняне не успели встать на пути персов в Беотии. Афинские послы обвиняли в задержке лакедемонян, праздновавших свои драгоценные Гиацинтеи, весенний праздник Гиацианта, возлюбленного Аполлоном. Послы Афин напрасно твердили союзникам, что уж, по крайней мере, теперь они обязаны выступить против персов и дать им бой на Фриасийской равнине. Союз — вещь вполне реальная, однако отдельные государства всегда эгоистичны, как, невзирая на дружбу, остаётся эгоистичной отдельная личность. Перегородившая Коринфский перешеек стена была уже почти полностью завершена. Откровенно говоря, у пелопоннесцев не имелось особых причин опасаться персов. А вот Аполлон был и остаётся верховным богом, и праздник Гиацинтей по сути своей отмечает смерть и возрождение священной природы. Однако ж не было ли подобное благочестие среди спартанцев следствием того, что персы вновь захватили Аттику?

После десятидневных проволочек, успев за это время полностью закончить стену, спартанские эфоры объявили афинянам, что пять тысяч спартанцев выступили к родному городу гостей. Каждого спартанца сопровождало семеро илотов — так они называли своих рабов. Возглавлять лакедемонскую силу полагалось царю Спарты Плейстарху, сыну Леонида. Однако мальчишка был ещё слишком мал, и его оставили дома играть в войну с другими детьми. А когда Горго, светловолосая вдова рыцаря, который на веки вечные останется героем Фермопил, подвела ребёнка к его кузену и опекуну Павсанию, сыну Клеомброта, назначенному командовать войском, тот нагнулся и обнял крохотного царя. И вся группа и мгновение были полны такой целомудренной красоты, что синее весеннее небо разразилось Гомеровым гимном.

Глава 49

Мардония оповестили о приближении спартанцев. Все долгие заигрывания его с городами Арголиды не принесли никакого плода. Быстрейшие из их гунедромов, гонцов, принесли Мардонию весть о наступлении спартанцев. Мардоний решил оставить Афины. Пусть битва состоится на просторной Фриасийской равнине или ещё дальше на север, за Кифероном, — на равнине Платейской.

Снова запылали Афины. Снова под ударами молотов посыпались камни с городских стен и домов. Мардоний не пощадил даже храмы богов. Вечная ошибка варвара: он не щадит того, что создала и освятила чужая вера. Тем не менее если обвинить его в этом, он ответит равной укоризной, и так везде и всегда. Виноватым оказывается весь мир. Ибо меняются лишь времена, но не люди.

Один за другим прилетали гонцы. Они сообщили, что тысяча лаконцев уже у Мегары. Они доложили, что основные силы стали на Истме, чтобы оборонять стену.

Тогда и Мардоний приказал возвести стену вдоль берега реки Асоп и поставил своё войско лагерем от Эритреи до Платей.

В Фивах Аттагин, сын Фринона, устроил великое пиршество в честь Мардония. Пятьдесят избранных персов возлегли за праздничными столами вместе с пятью десятками фиванцев. Каждое ложе разделяли двое — перс и фиванец. Вино наполняло кубки. Были и роскошные блюда, и игры, и песни, и пляски.