Ксеркс - [113]

Шрифт
Интервал

«Мы должны успеть вовремя и спасти Элладу!» — лишь эта мысль была в голове каждого — начиная с Фемистокла и кончая простым транитом.

Поначалу дело казалось нетрудным, руки были сильны. Ветер, подведший «Бозру», стих. Постепенно он уступил место полному штилю. Паруса вяло свисали с мачты. Наверх приказал свернуть их. Море простиралось перед «Навзикаей» стеклянной, свинцового цвета, равниной, след, оставляемый судном, далеко разбегался по мелким волнам. Чтобы ободрить людей, келевст приставил рупором ладони ко рту и затянул всем знакомую песню, к которой немедленно присоединилась вся триера:

Мчимся, мчимся над волнами,
На вёслах, под парусами.
Стоит лишь рукой взмахнуть,
И короче сразу путь.
Быстры кони Посейдона,
Нимфы требуют поклона.
Небо синее над нами,
Море синее под нами.
Седой Форкий в глубине
Не велит бежать волне.
Эй, труби, труби, Тритон,
Будет и тебе поклон.
Ветры, парус надувайте,
Путь-дорогу облегчайте.
Мы ответим похвалой:
«Ветер, ты спаситель мой».
Из своих пещер подводных,
Дебрей диких, потаённых
Прочь грядёт подводный люд,
Глянешь, а они уж тут.
И владычица морская,
Тетис, волнами играя,
Веселиться им велит.
Эй, труби, труби, Тритон,
Будет и тебе поклон.
Пена белая играет,
Солнце путь нам освещает.
Ходко мы идём вперёд,
Радуйся, морской народ.
Смейтесь, пойте вместе с нами,
Смейтесь, смейтесь над штормами.
Запретил им моря царь
Бушевать, как было встарь.
Будет гладкой нам дорога,
Да не прийдёт к нам тревога.
Эй, труби, труби, Тритон,
Будет и тебе поклон.

Люди на время ободрились. Однако от всевидящего взгляда Фемистокла, наблюдавшего за происходящим с мостика, не могло укрыться то, что напор вёсел начал ослабевать и гребцы стали хватать ртами воздух.

— Смена, — приказал он.

Запасные гребцы бросились, чтобы занять место наиболее уставших. Но замена могла принести лишь частичное облегчение, ибо запасных гребцов было всего пятьдесят человек на сто семьдесят вёсел. Отдых могли получить только слабейшие, да и те не хотели оставлять скамьи. Лишь громогласный приказ Амейны, посулившего поставить на целый день у мачты с якорем на плече всякого, кто откажется смениться, заставил успокоиться недовольных. Впрочем, песня скоро утихла. Слишком дорого было дыхание, чтобы сбивать его. И петь о ветрах, детях Эола, в полный штиль было как-то не к месту. Над кораблём раздавались лишь монотонные удары по билу. Поскрипывали кожаные уключины… Безмолвие повисло над триерой. Люди провожали взглядами проползавшие мимо острова: Феру, потом Кос, и вот впереди возникли более крупные Па рос и Наксос.

Главкон было попросился в первую смену.

— Я сильный! Я способен двигать веслом! — крикнул ом едва ли не в гневе, когда рука Фемистокла остановила его:

— Не надо. Иначе я сам сяду гребцом на скамью. Эти нс сколько дней ты провёл возле врат Аида, а тебе скоро потребуются все силы. Или ты не истмийский победитель, не самый быстрый бегун во всей Элладе?

Главкон отступил, не говоря ни слова. Теперь он понял, ради какой цели приберегает его Фемистокл: после того как «Навзикая» пристанет к берегу, ему придётся бежать изо всех сил, чтобы, преодолев всю Беотию, доставить весть Павсанию.

Триера находилась уже между Паросом и Наксосом. Гребцам раздали вино и пропитанные маслом ячменные лепёшки. Ели, не сходя со скамей. Недвижное море простиралось во все стороны, вымпел повис на мачте. Келевет замедлил ритм, но люди не подчинились ему. Они не скоты, подгоняемые вперёд кнутами, как на финикийских судах, они свободные люди, сыны Афин, радующиеся возможности во время нужды погибнуть за собственный го род. И, невзирая на удары келевета, невзирая на приказания Фемистокла, темп гребли не ослабевал. Волны, разбегавшиеся от носа «Навзикаи», пели свою песню.

На палубу рухнул один из зигитов, из носа и рта которого пошла кровь, и в этот миг наварх указал пальцем на восток:

— Смотрите! Афина с нами!

Впервые за прошедшие часы задыхающиеся, утомлённые люди выпустили из ладоней горячие рукоятки вёсел. Поднявшись с мест, они благословили судьбу.

С юго-востока задувал Эвр, сильный и добрый ветер. По стеклянной поверхности моря разбегалась чёрная рябь Вот ветер запел в снастях, и до ноздрей гребцов донёсся за пах морской пены. В порыве благодарности и флотоводец и гребцы дружно воздели руки к небу:

— Посейдон с нами! С нами Афина! Эол за нас! Мы спасём Элладу!

Солнце разорвало пелену тумана. Весь морской простор покрыли искристые волны. Амейна велел поднимать паруса. Дул свежий ветер, вёсла превращались теперь в помощников. Люди смеялись, словно мальчишки, обнимали друг друга, плакали, словно девы, оставив труды на долю благословенного ветра и богов. Позади остался священный Делос, за ним Тенос, скоро восстали из моря вершины Андроса, а корабль летел между островов по волнам. Наконец утомлённый Гелиос опустился в закатные волны, окрасив их на прощание лучами своей славы. Наступила тьма, но ветер не стихал. Всю ночь на триере никто не спал. Штиль, ветер — какая разница. Всякий, у кого оставалось сил хотя бы на обол, вкладывал их в вёсла.

После полуночи Фемистокл и Главкон забрались в шаткую корзину, пристроенную над большим парусом. Оказавшись на узком помосте, под звёздами, над едва видимым парусом и ещё менее видимым кораблём, они словно бы перенеслись в другой мир. Внизу освещённые фонарями тела гребцов медленно раскачивались, совершая свой нелёгкий труд. За кормой играли яркие пузырьки, играла светом вода, напоминая о факелах Дориды и дочерей её, нереид. День этот принёс столько переживаний и флотоводцу и изгнаннику! Теперь же спокойствие возвращалось. Главкон рассказал о том, что слышал и о чём думал: о разговоре, подслушанном в утро перед Саламином, и о том, что сказал ему Формий во время утомительного плена в трюме «Бозры». Фемистокл задумался. Но Главкону казалось, что триера слишком медленно ползёт по волнам.


Еще от автора Луи Куперус
Один день в Древнем Риме. Исторические картины жизни имперской столицы в античные времена

Уильям Стернс Дэвис, американский просветитель, историк, профессор Университета Миннесоты, посвятил свою книгу Древнему Риму в ту пору, когда этот великий город достиг вершины своего могущества. Опираясь на сведения, почерпнутые у Горация, Сенеки, Петрония, Ювенала, Марциала, Плиния Младшего и других авторов, Дэвис рассматривает все стороны жизни Древнего Рима и его обитателей, будь то рабы, плебеи, воины или аристократы. Живо и ярко он описывает нравы, традиции и обычаи римлян, давая представление о том, как проходил их жизненный путь от рождения до смерти.


Тайная сила

Действие романа одного из самых известных и загадочных классиков нидерландской литературы начала ХХ века разворачивается в Индонезии. Любовь мачехи и пасынка, вмешательство тайных сил, древних духов на фоне жизни нидерландской колонии, экзотические пейзажи, безукоризненный, хотя и весьма прихотливый стиль с отчетливым привкусом модерна.


История Франции. С древнейших времен до Версальского договора

Уильям Стирнс Дэвис, профессор истории Университета штата Миннесота, рассказывает в своей книге о самых главных событиях двухтысячелетней истории Франции, начиная с древних галлов и заканчивая подписанием Версальского договора в 1919 г. Благодаря своей сжатости и насыщенности информацией этот обзор многих веков жизни страны становится увлекательным экскурсом во времена антики и Средневековья, царствования Генриха IV и Людовика XIII, правления кардинала Ришелье и Людовика XIV с идеями просвещения и величайшими писателями и учеными тогдашней Франции.


О старых людях, о том, что проходит мимо

Роман Луи Куперуса, нидерландского Оскара Уайльда, полон изящества в духе стиля модерн. История четырех поколений аристократической семьи, где почти все страдают наследственным пороком – чрезмерной чувственностью, из-за чего у героев при всем их желании не получается жить добродетельной семейной жизнью, не обходится без преступления на почве страсти. Главному герою – альтер эго самого Куперуса, писателю Лоту Паусу и его невесте предстоит узнать о множестве скелетов в шкафах этого внешне добропорядочного рода.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.