Ксеркс - [110]
— Формий? Рыботорговец? На карфагенском судне? — Кимон выронил из рук кормовое весло. — Ты сошёл с ума.
— Господин, я видел их собственными глазами. Они хотят сдаться лишь тебе одному, а пленники вопят, что второй из греков — титан.
Деятельный сын Мильтиада перескочил с корабля на корабль. И, только увидев его на лестнице, трое греков полезли вон из каюты — забрызганные кровью, с колодками на запястьях и лодыжках. Лампаксо закуталась в свой хитон с головой и вопила, по-прежнему не внимая увещеваниям. Лицо третьего из эллинов пряталось под копной волос. Но рыботорговца Кимон знал отлично: им не раз случалось весело перебраниваться, торгуясь из-за какой-нибудь макрели или тунца. Наварх ужаснулся:
— Подземные боги! Ты был здесь в плену? Откуда идёт это судно?
— Из Трезена, — выдохнул спасённый. — И если ты любишь Афину и Элладу…
Формий обернулся, и вовремя: он успел перехватить Хирама у самого люка.
— Хватайте этого змея, вяжите его и пытайте. Он знает всё. Пусть говорит, иначе Эллада погибнет.
— Успокойся, друг, — посоветовал ему Кимон.
Хирам потянул из-за пояса кривой нож.
Однако два крепких греческих морехода немедленно схватили его и разоружили.
— Ах ты, падаль, — кивнул Формий, погрозив кулаком пленнику. — Наконец-то и честный человек получит возможность порадоваться. То-то будет веселье, когда Зевс прихлопнет за тобой крышку Тартара.
— Тихо! — скомандовал наварх, смущённый яростью Формия, завываниями Лампаксо и стенаниями Хирама. Найдётся ли хотя бы один человек в здравом уме на борту этого корабля?
— Если тебе угодно, мой добрый наварх, выслушай меня, — наконец разомкнул свои уста третий из эллинов.
— Кто ты?
— Проревт с «Алкионы», мелосского судна. Но обо мне потом. Если тебе дорога Эллада, потребуй, чтобы Хирам сказал, где он спрятал послания, полученные в Трезене от изменников.
— Хирам? Великий Аполлон! Тот самый, который всегда ползал возле Ликона на Истме. Если он действительно везёт с собой письма, я сумею найти их. Ну, — голос Кимона сделался суровым, — где письма?
Посеревший, как труп, Хирам едва сумел разомкнуть губы:
— Формий ошибается. Твой раб не знает, о чём идёт речь.
— Ну да! — воскликнул Кимон. — Ложью от тебя воняет, как чесноком. Будешь молчать? Но я творю чудеса не хуже Асклепия, и у меня говорят даже немые. Верёвку и шкворни, Наон.
Названный мореход обмотал верёвкой голову финикийца, вставив в неё у затылка шкворень.
— Крути, — скомандовал Кимон, и двое моряков схватили финикийца за руки.
Наон натягивал верёвку всё туже и туже. Звериный стон сорвался с уст финикийца. Глаза его выкатились из орбит, но он молчал.
— Ещё, — приказал наварх, и на сей раз смертный стоп изошёл из груди Хирама:
— Пожалей! Смилуйся! Голова моя раскалывается. Я всё скажу!
— Говори быстро, пока не вытекли мозги. Наон, ослабь верёвку.
— В мачте. В каюте. — Хирам по одному выплёвывал слова. — Там есть колышек. Его надо вытащить, а за ним тайник. Там и найдёте письма. Горе! Горе! Да будет проклят тот день, когда я появился на свет. Да будет проклята моя мать, выносившая меня.
Несчастный повалился на палубу, прижимая руки к вискам. Теперь на него не обращали внимания. Кимон сам сбежал в каюту и вынул колышек из гнезда. В нише обнаружились туго свёрнутые, плотно исписанные листки папируса, запечатанные печатью. Наварх повертел их с любопытством, а потом на глазах мореходов прислонился к мачте, сделавшись едва ли не бледнее Хирама. Кимон сунул письма в руки находившегося рядом проревта.
— Узнаешь эту печать? Говори правду.
— Незачем уговаривать меня, наварх. Печать простая: Тезей убивает Минотавра.
— И кто же, во имя Зевса, пользуется в Афинах такой печатью?
После недолгого молчания побледнел и проревт.
— Уж не хочешь ли ты сказать…
— Демарат!
— Почему бы и нет, — произнёс доселе молчавший пленник, подошедший поближе и стоявший теперь возле Кимона.
Голос его на сей раз прозвучал иначе, и наварх вздрогнул.
— Фемистокл сейчас на борту «Навзикаи»? — спросил бывший пленник, а Кимон глядел на него, не в силах вымолвить ни слова, спрашивая у себя самого, не сошёл ли с ума и он.
— Да… Но твой голос, лицо, манеры…
Незнакомец прикоснулся к его руке:
— Кимон, неужели я настолько переменился, что ты не узнаешь меня?
Сыну Мильтиада сил было не занимать. Он с усмешкой смотрел на муки Хирама и бестрепетно вышел бы навстречу собственной смерти. Но сейчас дрогнул и он. С криком сразу и радости и удивления он обнял освобождённого пленника. Изменник он, не изменник — какая разница! Кимон забыл обо всём, увидев перед собой давнего друга.
— Друг моих детских лет!
Оба расцеловались. «Навзикая» была уже рядом, готовая прийти на помощь, если «Бозра» окажет сопротивление.
Фемистокл находился в своей каюте в обществе Симонида, когда к нему явились Кимон и Главкон. Выслушав наварха, флотоводец принял нераспечатанный пакет и велел поэту и Кимону удалиться. Едва ноги их затопали по лестнице, Фемистокл повернулся к изгнаннику и приказал:
— Говори.
Главкон рассказал всё, как было: о стычке на холме, о том, как их с Формием захватили в его доме, о том, как явился Демарат со своей похвальбой, и о плавании, о погоне. Сын Неокла не торопил его, однако раз или два задал вопрос. Потом он осведомился:
Уильям Стернс Дэвис, американский просветитель, историк, профессор Университета Миннесоты, посвятил свою книгу Древнему Риму в ту пору, когда этот великий город достиг вершины своего могущества. Опираясь на сведения, почерпнутые у Горация, Сенеки, Петрония, Ювенала, Марциала, Плиния Младшего и других авторов, Дэвис рассматривает все стороны жизни Древнего Рима и его обитателей, будь то рабы, плебеи, воины или аристократы. Живо и ярко он описывает нравы, традиции и обычаи римлян, давая представление о том, как проходил их жизненный путь от рождения до смерти.
Действие романа одного из самых известных и загадочных классиков нидерландской литературы начала ХХ века разворачивается в Индонезии. Любовь мачехи и пасынка, вмешательство тайных сил, древних духов на фоне жизни нидерландской колонии, экзотические пейзажи, безукоризненный, хотя и весьма прихотливый стиль с отчетливым привкусом модерна.
Уильям Стирнс Дэвис, профессор истории Университета штата Миннесота, рассказывает в своей книге о самых главных событиях двухтысячелетней истории Франции, начиная с древних галлов и заканчивая подписанием Версальского договора в 1919 г. Благодаря своей сжатости и насыщенности информацией этот обзор многих веков жизни страны становится увлекательным экскурсом во времена антики и Средневековья, царствования Генриха IV и Людовика XIII, правления кардинала Ришелье и Людовика XIV с идеями просвещения и величайшими писателями и учеными тогдашней Франции.
Роман Луи Куперуса, нидерландского Оскара Уайльда, полон изящества в духе стиля модерн. История четырех поколений аристократической семьи, где почти все страдают наследственным пороком – чрезмерной чувственностью, из-за чего у героев при всем их желании не получается жить добродетельной семейной жизнью, не обходится без преступления на почве страсти. Главному герою – альтер эго самого Куперуса, писателю Лоту Паусу и его невесте предстоит узнать о множестве скелетов в шкафах этого внешне добропорядочного рода.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.