Ксеркс - [100]

Это случилось в другой день и в другом месте. Гавань Трезена, самая величественная на всём Пелопоннесе, охваченная двумя скалистыми мысами Метаней и священной горой Калаврией, соединяла свои голубые воды с яркой синевой Саронийского залива. У горизонта виднелись берега Эгины и Аттики. Море, солнце, холмы и берег сочетались, образуя гармонию, упорядоченную божественным разумом. Эопис Прекрасноликая — так называли свою гавань умеющие чтить красоту обитатели, и имя это было как нельзя справедливо.

Красота растрогала Гермиону, смотревшую на море со склона холма. Лишь Клеопис была с ней. Молодая вдова на сей раз не так волновалась, как за год до того, когда величественная «Навзикая» отплывала к Артемизию. Теперь плохие вести могут прийти лишь с равнин Беотии. Большая часть флота Фемистокла уже находилась у Делоса. Сейчас с ним уходила лишь дюжина кораблей. Когда эскадра вышла на тёмно-синие воды, гавань опустела, если не считать торгового судна из Карфагена, покачивавшегося на волнах неподалёку от берега. Поднимавшееся к зениту солнце медленно меняло цвет вод: вот на синеве вспыхнула зелёная с золотым отливом полоса, вот на фиолетовых волнах запрыгали искорки… Гермиону вовсе не удивляло, что Тетис, Галатея и все сто нереид так любили свой дом. Где-то вдали на этой искрящейся равнине уснул Главкон Прекрасный, и она не знала, очнулся ли он в стране Радаманта, или же Левкотея и прочие нереиды похитили его, сделав товарищем в собственных играх. Она не печалилась теперь, даже представляя его сидящим в венке из водорослей вместе с хвостатыми, как рыбы, и чешуйчатыми тритонами на пиршестве, за столами из перламутра, над которыми словно птички порхают игривые рыбёшки. Мудрый Фалес сказал, что всё живое приходит из моря. Быть может, и её жизни суждено вернуться в его волны. И тогда она вновь встретит своего мужа — в пределах великого Океана.

Люди направились по домам. Клеопис пристроила зонтик на сухой траве так, чтобы молодая госпожа оказалась в тени, а сама легла возле скалы. Раз уж Гермионе угодно пребывать в задумчивости, она не станет возражать, если отдохнёт и рабыня. Юная женщина предалась собственным мыслям то с радостью, то с печалью, ибо в молодости солнце никогда совсем не уходит за тучи.

Думы её нарушил внезапно раздавшийся совсем рядом мужской голос:

— Долго ты сидишь здесь, кирия… Словно ты Зевс Олимпийский и можешь одним взглядом охватить весь мир.

Гермиона ни разу ещё не разговаривала с Демаратом после той стычки на склоне холма Мунихия, и появление оратора отнюдь не было желанным. Она принялась корить себя за то, что забылась, что позволила себе прилечь на солнечном берегу, распустив волосы по плечам. Руки её мгновенно поднялись к волосам. Она встала.

— Отцу моему было угодно, — проговорила она с достоинством, — пообещать тебе, что однажды ты можешь стать моим мужем. Богам решать, исполнится его замысел или нет. Но стратегу Демарату должно быть известно, что он не вправе приставать к благородной афинянке, оставшейся в обществе рабыни.

— Ах, кирия, прости это холодное слово — макайра. — Демарат вёл себя на удивление непринуждённо. — Твой отец не станет возражать, если я сяду рядом с тобой, чтобы побеседовать.

— Я так не думаю.

Гермиона выпрямилась в полный рост, однако Демарат заслонил перед ней уходившую вверх тропинку. Бежать к воде было бесполезно. От Клеопис помощи ждать не приходилось: едва ли рабыня будет сопротивляться человеку, который вот-вот станет её господином. Гермиона предпочла меньшее из зол: она стала лицом к нелюбимому человеку и принялась ждать.

— Долго же я дожидался этого мгновения. — Демарат поглядел на её руки, явно намереваясь припасть к ним с поцелуями, и Гермиона спрятала ладони за спину. — Я знаю, что ты ненавидишь меня лишь потому, что я исполнил свой долг в отношении твоего покойного мужа.

— Ты исполнил свой долг?

— Конечно, я причинил тебе жестокую боль, но неужели ты думаешь, что мне было приятно… губить лучшего друга, разрушать самые священные узы, наконец, так огорчать любимую мною женщину?

— Не верю.

Демарат приблизился на шаг.

— Ах! Гера, Артемида, Афродита Золотая… каким именем назвать мне свою богиню?

Гермиона отшатнулась.

В глазах Демарата вспыхнул злой огонёк.

— Я любил тебя и любил долго. Любил до того, как ты вышла за Главкона. Но Эрос и Гименей вняли его молитве, а не моей. Ты стала его невестой. И я старался сохранить лицо на вашей свадьбе. Помнишь, я был у Главкона дружкой и ехал рядом с тобой в свадебной повозке. Ты любила его, а он казался достойным тебя. И я заставил себя переступить через собственное горе, заставил радоваться счастью друзей. Но я не мог разлюбить тебя. Истинно говорят, что Эрос из богов самый сильный и безжалостный, недаром поэты утверждают, что зачал его кровожадный Арес…

— Избавь меня от мифологии, — проговорила Гермиона, делая ещё один шаг назад.

— Как хочешь, только всё равно слушай. Этого мгновения я ждал два года. И я хочу тебя не как слабую девушку, отданную мне отцом, а как прекрасную богиню, явившуюся ко мне по собственной воле. Выслушай меня до конца, и я уверен — ты улыбнёшься мне.